Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2

Мы приехали и здешний город, слава богу здоровы, но так устали, что решились несколько дней здесь погостить, а между тем города посмотреть и кое-чем нужным запастись. Из журнала моего ты увидишь, что от самого Лейпцига до здешнего города было нам очень тяжко. Дороги адские, пища скверная, постели осыпаны клопами и блохами. Теперешний журнал состоит в описании нашего вольного страдания. Вообще сказать могу беспристрастно, что от Петербурга до Ниренберга баланс со стороны нашего отечества перетягивает сильно. Здесь во всем генерально хуже нашего: люди, лошади, земля, изобилие в нужных съестных припасах — словом, у нас все лучше, и мы больше люди, нежели немцы. Это удостоверение вкоренилось в душе моей, кто б что ни изволил говорить. Из всех городов до здешнего, о котором в будущем журнале писать стану, Лейпциг всех сноснее. Итак, мой сердечный друг, я начну продолжать теперь дневную мою записку. Ты сама прочти и ближним нашим прочитай ее не вдруг, потому что вдруг целый лист, ничего не значащий, прочесть скучно. На другой день приезда нашего в Лейпциг, поутру, ходил я в здешнюю публичную баню мыться. Устройство здешних бань отменно хорошо. Для каждого особливая комнатка с ванною. Вода проведена машиною к стене, к которой прикреплена ванна. У стены подле ванны два винта. Повернув один, пустишь воду теплую; повернув другой, холодную; так что сидящий в ванне наполняет ее столько и такою водою, как сам захочет. Чистота, услуга и удобности, можно сказать, неописанны. Жаль, что у нас нет такого приятного и для здоровья полезного установления. — Оставя жену отдыхать, поехал я с визитом к профессору и секретарю здешнего ученого общества, Клодиусу, человеку мне уже знакомому, и, между тем как профессор занялся корректурою своих премудрых сочинений, супруга его повезла меня с собою в Итальянскую оперу. Она здешняя знаменитая сочинительница. Вы не можете тут подозревать моего сердца, потому что все ее сочинения суть не что иное, как любовные письма к своему супругу, в которого, невзирая на его полную, красную и глупую рожу, она влюблена смертельно. Между тем как я слонялся в Опере, жена моя ездила в баню; ужинали мы двое одинехоньки. Ты видишь, матушка, что я о всякой мелочи тебя уведомляю. 12/23-го поутру был я с визитом у своих банкиров, из коих один в Лейпциге играет первую ролю по своему богатству. Он дал нам на другой день великолепный обед, и мы оба 13/24-го у него обедали. После того еще сряду четыре дни мы ни часу дома не сидели: гуляли по садам, из которых сад купца Рихтера выходит уже из сферы партикулярного человека. В сопровождении профессора и его жены осматривали мы картинные кабинеты, из которых два содержат в себе много наилучших пиес славных мастеров. Познакомились мы с девушкою, дочерью гравера Баузе, которая играет как ангел на гармонике. Обедал и ужинал я обыкновенно дома с русским нашим консулом Сапожниковым и студентом Цебриковым. 17/28-го услышал я, что университетский наш профессор Маттей приехал в Лейпциг на русских извозчиках. Я обрадовался сему случаю и, чтоб избавиться хотя на несколько дней несносных здешних почталионов, нанял я мужиков наших на восьми лошадях с двумя кибитками до Ниренберга. Кучер наш, крестьянин Л. А. Нарышкина, Калинин, обещал мне, приехав в Москву, явиться к вам и рассказать вам подробно, как он с нами путешествовал. Борода его наконец нам и надоела: смотреть его сбиралось около нашей кареты премножество людей; маленькие ребята бегали за ним, как за чудом. Он так зол на немцев и такую к ним имеет антипатию, что иногда мы, слыша его рассуждения, умирали со смеху. По его мнению, русских созидал бог, а немцев черт. Он считает их наравне с гадиною и думает, что, раздавя немца, бога прогневить нельзя. Впрочем, скажите ему за нас спасибо: мы его усердием чрезвычайно довольны. Город Лейпциг очень хорош на одну неделю, а жить в нем ни из чего не соглашусь. Осмотрев в нем все, что внимания достойно, тотчас почувствовали мы скуку, а особливо жена, не разумев ни слова по-немецки. По-французски немцы говорят столь скверно, сколь и неохотно. В журнале, который я веду для себя собственно, делаю описание картин лейпцигских; но как из вас никто не охотник до живописи, то я эту часть здесь пропускаю, а скажу вам о самых людях некоторые примечания. Я в жизнь мою нигде столько не видывал горбунов и горбуш, сколько в Лейпциге. На публичном гулянье, посидев на лавке с полчаса, считал я, сколько проходит горбунов мимо меня, и насчитал их девять. Не подумайте, чтоб я считал сутулину за горб. Нет! Это были такие горбы, которые если не перещеголяют, то, верно, не уступят Шкеданову. Резон горбам тот, что здесь мода водить детей на помочах и что ребенок в хомуте бродит, опустясь корпусом на грудь. Нищих в Саксонии пропасть, и самые безотвязные. Коли привяжется, то целый день бродит за тобою. Одним словом, страждущих от всякия скорби, гнева и нужды в такой землишке, какова Саксония, я думаю, больше, нежели во всей России. 19/30 августа в десять часов поутру выехали мы из Лейпцига, обедали в деревне Лангендорф очень плохо, ночевали в городе Верре. 20/31-го поутру едва успели мы отъехать от ночлега версты две, как у нашей кареты задняя ось пополам. Жена моя принуждена была вскарабкаться в кибитку, а я пешком по грязи потащился назад, и целые сутки чинили нашу карету. 21 августа (1 сентября), очень рано выехав, обедали в местечке Ауме. Весь наш стол состоял из двух не изжаренных, а сожженных цыпленков, за которые не постыдились содрать с нас червонный; но зато в городке Шлейц ужинали мы очень хорошо и спали спокойно. 22 августа (2 сентября) был день для нас премучительный: целые восемь часов ехали мы, не кормя, превысокими горами и преузкими путями. Хуже дороги вообразить трудно. Обедали и ночевали в деревнишках, в избах крестьянских, так скверно, что нас горе взяло. 23 августа (3 сентября) обедали, или, лучше сказать, голодали, в городе Кронах; но зато и городе Бамберге спокойно ночевали. 24 августа (4 сентября) целое утро простояли на одном месте за моим пароксизмом, который был довольно мучителен. Ночевали в городе Ерлангене великолепно. 25 августа (5 сентября) к обеду приехали сюда, в Ниренберг, и стали в трактире, в котором безмерная чистота и опрятность привели нас в удивление. Все улицы и дома здешние так чисты, что уже походит на аффектацию. Сим оканчиваю теперешний журнал, которого продолжение впредь присылать к тебе буду. Прости, матушка. Мы завтра отсюда едем в Аугсбург, расстоянием на 139 верст, откуда несколько строчек к вам напишу.