Читаем Собрание сочинений. В 3-х т. Т. 2 полностью

Идеальность, чистота и глубокость чувств, святость прошедшего, вера в прекрасное, в неизменяемость дружбы, в вечность любви, в достоинство человека и благость Провидения; стремление к неземному; равнодушие ко всему обыкновенному, ко всему, что не душа, что не любовь, – одним словом, вся поэзия

жизни, все сердце души, если можно так сказать, явилось нам в одном существе и облеклось в пленительный образ музы Жуковского. В ее задумчивых чертах прочли мы ответ на неясное стремление к лучшему и сказали: «Вот чего не доставало нам!» Еще большею прелестью украсили ее любовь к отечеству, ужас и слава народной войны[27].

Но поэзия Жуковского, хотя совершенно оригинальная в средоточии своего бытия (в любви к прошедшему, которую можно назвать господствующим тоном его лиры)[28]

, была, однако же, воспитана на песнях Германии. Она передала нам ту идеальность, которая составляет отличительный характер немецкой жизни, поэзии и философии; и таким образом в состав нашей литературы входили две стихии: умонаклонность французская и германская.

Между тем лира Жуковского замолчала. Изредка только отрывистые звуки знакомыми переливами напоминали нам о ее прежних песнях. Но развитие духа народного не могло остановиться. Как мысль зовет звук, так народ ищет поэта. Ему необходим наперсник, который бы сердцем отгадывал его внутреннюю жизнь, а в восторженных песнях вел дневник развитию господствующего направления. Поэт для настоящего – что историк для прошедшего: проводник народного самопознания.

Литература наша, как мы уже сказали, представляла два борющиеся начала, но и филантропизм французский и немецкий идеализм совпадались в одном стремлении: в стремлении к лучшей действительности. Пушкин выразил его сначала под светлою краскою доверчивой надежды, потом под мрачным покровом байроновского негодования к существующему.

Но ни то, ни другое не могло быть продолжительным: это две крайности колебания маятника, ищущего равновесия. Между безотчетностью надежды и байроновским скептицизмом есть середина: это доверенность судьбе и мысль, что залог желанного будущего

заключен в действительности настоящего; что в необходимости есть Провидение; что, если прихотливое создание мечты гибнет, как мечта, зато из совокупности существующего должно образоваться лучшее прочное. Оттуда уважение к действительности
, составляющее средоточие той степени умственного развития, на которой теперь остановилось просвещение Европы и которая обнаруживается историческим направлением всех отраслей человеческого бытия и духа.

История в наше время есть центр всех познаний, наука наук, единственное условие всякого развития – направление историческое обнимает {все}. Политические мнения для приобретения своей достоверности должны обратиться к событиям, следовательно, к истории: так Тьерри, чтобы защитить некоторые положения в парламенте, написал историю Франции[29]. Философия, сомкнувши круг своего развития сознанием торжества ума и бытия, устремила всю деятельность на применение умозрений к действительности, к событиям, к истории природы и человека. Математика остановилась в открытии общих законов и обратилась к частным приложениям, к сведению теории на существенность действительности. Поэзия, выражение всеобщности человеческого духа, должна была также перейти в действительность и сосредоточиться в роде историческом.

Век не мог не иметь влияния и на Пушкина: мы увидим это, говоря о Полтаве. Но обратимся теперь к прошедшему году: теперь, с высоты общей мысли, нам будет легче обнять весь горизонт нашей словесности и указать настоящее место ее частным явлениям.

После всего будем мы говорить об наших журналах и альманахах. О других изданиях временных, хотя и непериодических, упомянем только в отношении к важнейшим сочинениям или в пример и доказательство некоторых оттенков характера нашей литературы; но преимущественно обратимся к тем первоклассным произведениям нашей словесности, которые блеснули на литературном небе прошедшего года так ярко, как близкие кометы, и утвердились на нем так прочно, как неподвижные звезды, чтобы навсегда светить и указывать путь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Советское государство и кочевники. История, политика, население. 1917—1991
Советское государство и кочевники. История, политика, население. 1917—1991

Россия испокон веков жила бок о бок с кочевыми народами Великой Степи и Севера, постепенно включая в свои границы «кочевые» регионы. Кульминацией этого процесса стала форсированная модернизация «кочевых» территорий, реализованная в Советском Союзе в 1930-е годы. Большинство кочевников практически в одночасье было «посажено на землю». В бескрайних степях выросли города, поселки и колхозы. Многие вчерашние вольные скотоводы стали земледельцами, пошли работать на заводы и шахты. В чем были причины ускоренного, форсированного «привязывания» кочевых народов к земле и каковы исторические результаты этого процесса? На эти и другие вопросы ответит книга доктора исторических наук Ф.Л. Синицына.

Федор Леонидович Синицын

Культурология / Учебная и научная литература / Образование и наука
Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.
Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

В 1829 году император Николай I принял на себя титул польского короля, проведя коронацию в Варшаве, столице Царства Польского. Таким образом он выполнил одно из положений Конституции, пожалованной Польше его старшим братом и предшественником на престоле Александром I. Варшавское действо стало событием уникальным в российской истории: ни до, ни после ни один из российских монархов не короновался как польский король. Николай I был человеком консервативных взглядов и решение Александра I даровать Польше особые права не поддерживал. Однако после долгих раздумий, сомнений и вопреки своим убеждениям, он принял решение о проведении коронации. В книге Екатерины Болтуновой история подготовки и проведения коронации становится поводом для размышлений о выборе российской политической стратегии на западных границах империи и о ментальных установках имперской элиты первой трети XIX века. Екатерина Болтунова – кандидат исторических наук, профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ), заведующая Лабораторией региональной истории России НИУ ВШЭ.

Екатерина Болтунова , Екатерина Михайловна Болтунова

История / Учебная и научная литература / Образование и наука