Собрание сочинений в 4 томах. Том 2

«Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, —С раскосыми и жадными очами!»

(Ласточкину.) Гриша, милый, ты послушай, какая складность, какие выражения! Вот Блок так Блок!

Ласточкин. Что это еще за такой Блок? Ты, товарищ Узоров, смотри на всякую писанину не поддавайся.

Узоров. Из Петрограда Культпросвет литературу в подарок прислал. Двести книжечек Александра Блока.

Ласточкин. Если из Петербурга, то валяй. Песни, что ли?

Узоров. Литература, говорю, пролетарская. Ты послушай сам…

«Мильоны вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы…».

А?.. Нас, ивановских, видишь?

«Попробуйте, сразитесь с нами!Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, —С раскосыми и жадными очами!»

Ласточкин. Ну и напрасно — «раскосыми очами». А то пускай… Стихи, конечно.

Подходят бойцы.

Узоров. Нет, вы дальше послушайте, ей-богу, про нас написано.

«Вы сотни лет глядели на Восток,Копя и плавя наши перлы,И вы, глумясь, считали только срок,Когда наставить пушек жерла!Вот — срок настал. Крылами бьет беда,И каждый день обиды множит,И день придет — не будет и следаОт ваших Пестумов[117], быть может!»

(Взволнованно остановился, обвел присутствующих взглядом.) Про наше время сказано. Только слова не домашние, стихотворные.

Ласточкин. А пестумы, это чьи же? Кто такие?

Бойцы. Понятное дело, чьи: ихние.

— Буржуазия.

— Чего тут спрашивать — не останется следов, и все тут. Крышка.

Узоров. Прошу внимания. Вы послушайте конец.

«В последний раз — опомнись, старый мир!

На братский пир труда и мира,В последний раз — на братский светлый пирСзывает варварская лира!»

Ласточкин. Стихи, конечно, сочиненные. Пир, мир… ни пира не будет, ни мира не будет. Кровь будет литься, товарищи… большая кровь.

Узоров. Пойми ты, он то же самое пишет. Только у него душа внутри, а не чулок с ватой. Он же писатель, а не какой-нибудь вообще.

Входит Соловей.

Соловей. На полатях сидит девка с гирей. Снять надо. А то она там с ума сойдет. Узоров, ты мастер их уговаривать.

Узоров. Ах ты, девушка-девица, спящая красавица! (Берет лестницу.) До какого краю народ дошел — одно изумление! (Подымается к окну чердака). Слушайте, спящая красавица! Пришли богатыри вас выручать. (Легко отклоняет голову.) Гирьку эту не надо подымать, не девичье это дело, честное слово. Вы взгляните на меня, вид русый, сам я безусый. За что же мою икону хотите покалечить? Кто же тогда за меня замуж пойдет, а? (Другим тоном.) Барышня, брось дурить, проснись, очнись, вообрази, что случилось. Это же мы, ивановские, а это я. Знакомыми будем. Различаете или нет? (Бойцам.) Различила. Заплакала. (В окно.)

Мне тут неудобно, и тебе неловко. Слазь, а то смеяться станем. В печи хлеб сгорит, мать ругаться будет. Ну вот, так бы давно, умница ты моя красивая. (Спускается вниз.) До чего народ одичал — беда. Молчите.

В окно показывается Настя.

Настя(осмотрелась). Ну вот, вытаращили глаза, как будто такого добра никогда не видели.

Ласточкин. Хозяйке рады. Без хозяев дом — гроб. Вы кто будете?

Настя. Рыбаки. А вы?

Узоров. Мы чапаевцы.

Настя(пристально всматривается). Какое вранье! «Чапаевцы»… Разве я их не видела? Те люди не такие.

Ласточкин. А мы — какие?

Настя. Не знаю… непохожие. Бледные вы люди, городские.

Соловей(вдруг). Вот я тебе наш полк покритикую. Вали к печи… Твое дело — горшки считать.

Настя

. Этот еще так-сяк, в сумерках стращать может. (Исчезает в окне).

Ласточкин. С гирей на полати засела… такая убьет.

Боец. Мы, волгари, все такие.

Узоров. Хорошо… рыбачка. «На берегу сидит морячка». Сколько на свете людей разнообразных живет — ужас.

Соловей. Дурак, на такой женись — замучает.

На пороге хаты появляется Настя.

Настя. Вас тут много? Я покормлю. Вобла есть, квас, картошка. Постную окрошку уважаете?

Бойцы(радостно). Уважаем, уважаем.

Настя. Вы, чапаевцы, сапоги обтирайте. (Сане). А вы не хотите окрошки похлебать?

Саня. Спасибо, сыта.

Настя. Чем богаты, конечно. Вы, чапаевцы, у меня сами будете окрошку делать.

Соловей. Вот я тебе над нашим полком понадсмехаюсь!