Собрание сочинений в 6 томах. Том 5

— Вот в Африке мне нравилось бывать на похоронах. Много музыки — даже если единственными инструментами являются горшки, сковородки и банки из-под сардин. Это наводит на мысль, что смерть, в конце концов, может быть поводом и для веселья. А что за девушка, я заметил, плакала на похоронах?

— Секретарша Дэвиса. Ее зовут Синтия. Похоже, он был влюблен в нее.

— Наверное, у нас много такого происходит. В подобном учреждении это неизбежно. Я полагаю, Дэйнтри тщательно ее просветил?

— О, да, да. Собственно — вполне бессознательно — она дала нам весьма ценную информацию… помните, про ту историю в зоопарке.

— В зоопарке?

— Когда Дэвис…

— О да, теперь припоминаю.

В клубе, как всегда по уик-эндам, было почти пусто. Они бы начали обед почти автоматически с копченой форели, да вот только форели не оказалось. Доктор Персивал с большой неохотой согласился заменить ее копченой семгой.

— Жаль, — сказал он, — я не знал Дэвиса лучше. Мне кажется, он мог бы мне очень понравиться.

— И однако же, вы по-прежнему верите, что это он допустил утечку?

— Он очень умно играл роль этакого простачка. А меня восхищают ум — и мужество. Ему ведь требовалось немало мужества.

— Для осуществления неправедной цели.

— Джон, Джон! Не нам с вами судить, какая цель праведная, а какая — нет. Мы же не крестоносцы — мы с вами живем в совсем другом веке. Саладин давно изгнан из Иерусалима ^{128}

. Нельзя, правда, сказать, чтобы Иерусалим много от этого выиграл.

— Как бы там ни было, Эммануэл… я не могу восхищаться предательством.

— Тридцать лет назад, в студенческие годы, я даже мнил себя эдаким коммунистом. А сейчас?.. Кто же все-таки предатель — я или Дэвис? Я ведь действительно верил в интернационализм, а сейчас втихую сражаюсь на стороне националистов.

— Вы повзрослели, Эммануэл, только и всего. Что будете пить — кларет или бургундское?

— Кларет, если вы не против.

Сэр Харгривз согнулся пополам в своем кресле и углубился в изучение карты вин. Вид у него был несчастный — наверно, лишь потому, что он никак не мог решить, что выбрать: «Сент-Эмильон» или «Мэдок». Наконец он принял решение и заказал вино.

— Я иной раз недоумеваю, почему вы работаете у нас, Эммануэл.

— Вы сами только что сказали: я повзрослел. Не думаю, чтобы коммунизм — в конечном счете — сумел достичь большего, чем христианство, к тому же я не из крестоносцев. Капитализм или коммунизм? Возможно, Бог — это капиталист. А я, пока жив, хочу быть на той стороне, за которой победа. Не смотрите на меня с таким возмущением, Джон. По-вашему, я циник, а я просто не хочу терять зря время. Та сторона, что победит, сможет построить лучшие больницы и выделить больше средств на борьбу с раком, когда со всеми этими атомными безумиями будет покончено. А пока мне нравится игра, в которую мы все играем. Нравится. Всего лишь нравится. Я не строю из себя рьяного поборника Господа Бога или Маркса. Надо остерегаться тех, кто во что-то верит. Они ненадежные игроки. И тем не менее, если попадается хороший игрок на другой стороне, ты начинаешь любить его: ты ведь получаешь тогда от игры больше удовольствия.

— Даже если он предатель?

— О, предатель — это старомодное слово, Джон. Игрок ведь не менее важен, чем сама игра. Мне, к примеру, было бы неинтересно играть, если бы напротив меня сидел плохой игрок.

— И все-таки… вы убили Дэвиса? Или вы его не убивали?

— Он умер от болезни печени, Джон. Прочтите протокол вскрытия.

— Счастливое стечение обстоятельств?

— Самый старый из известных трюков — вы же сами его и рекомендовали: меченая карта, как видите, выплыла в игре. Эта моя выдумка про Портон — об этом ведь знали только он и я.

— Вам следовало все же подождать, пока я вернусь. Вы хотя бы с Дэйнтри это обсудили?

— Вы же возложили всю ответственность на меня, Джон. Когда чувствуешь, что рыба у тебя на крючке, не будешь стоять на берегу и ждать, пока кто-то посоветует, как ее тащить.

— Это «Шато-Тальбо»… как оно вам кажется — сносным?

— Превосходным.

— По-моему, в Вашингтоне мне напрочь испортили вкус к вину. Все эти сухие мартини… — Он снова пригубил вина. — А может быть, в этом вы виноваты. Неужели вас ничто никогда не тревожит, Эммануэл?

— В общем да, немного тревожит заупокойная служба — вы заметили, у них был даже оргáн, — а ведь предстоит еще погребение. Все это наверняка стоит кучу денег, а я не думаю, чтобы Дэвис оставил после себя много монет. Или вы полагаете, этот бедняга дантист заплатил за все… а может быть, наши друзья с Востока? Что-то, мне тут кажется, не совсем ладно.

— Вот об этом можете не тревожиться, Эммануэл. Фирма за все заплатит. Мы же не обязаны отчитываться в наших секретных фондах. — Харгривз отодвинул в сторону бокал. И сказал: — На мой вкус, это «Шато-Тальбо» — урожая не семьдесят первого года.