— Есть ложь черная и ложь белая — ложь на погибель и ложь во спасение, — сказал инспектор Батлер.
Интересно, подумала Сара, на какую ложь он толкает ее. Она посмотрела на густые светлые усы и добрые глаза и подумала, чтó побудило этого человека стать полицейским. Лгать ему было все равно что лгать ребенку.
— Не присядете ли, инспектор?
— Вы присаживайтесь, миссис Кэсл, а меня уж извините. Я сидел все утро. — Он упорно смотрел на подставку с трубками: наверное, они представляли определенную ценность, и он, как знаток, мог их оценить.
— Спасибо, что вы сами приехали, а не сообщили мне по телефону.
— Видите ли, миссис Кэсл, я должен был приехать, потому что у меня есть к вам и другие вопросы. Полиция в Беркхэмстеде считает, что у вас, возможно, побывали воры. Окно в кладовке открыто, и вор вполне мог пристрелить собаку. Похоже, ничто не тронуто, но только вы или ваш муж можете об этом судить, а полиция, похоже, не смогла связаться с вашим мужем. У него не было врагов? Признаков борьбы, правда, нет, но ведь их и не было бы, если у того, кто к вам проник, было оружие.
— Мне неизвестно, чтобы у мужа были враги.
— Один из соседей сказал, что, по его мнению, ваш муж работает в Форин-офисе. Полиция сегодня все утро пыталась найти нужное управление, а там выяснилось, что вашего мужа с пятницы никто не видел. Но сегодня, как там сказали, он должен был появиться. Когда вы в последний раз видели его, миссис Кэсл?
— В субботу утром.
— Вы приехали сюда в субботу?
— Да.
— А он остался дома?
— Да. Видите ли, мы решили разъехаться. Насовсем.
— Поссорились?
— Так мы решили, инспектор. Мы женаты семь лет. После семи лет брака неожиданных вспышек не бывает.
— А у него был револьвер, миссис Кэсл?
— Мне об этом неизвестно. Но, возможно, и был.
— А он был очень расстроен… этим решением?
— Ни один из нас, если хотите знать, не был этому рад.
— А вы не согласились бы поехать в Беркхэмстед и взглянуть на дом?
— Такого желания у меня нет, но, очевидно, меня могут заставить — или не могут?
— Никто не собирается вас заставлять. Но, видите ли, нельзя исключить ограбление… Могло ведь пропасть что-то ценное, а полиция не знает, что пропало. Какая-нибудь драгоценность?
— Я никогда не интересовалась драгоценностями. Мы не были богатыми людьми, инспектор.
— Или картина?
— Нет.
— В таком случае остается лишь гадать, не совершил ли ваш муж какого-то глупого или опрометчивого поступка. Если его огорчил ваш отъезд и у него было оружие. — Инспектор взял китайскую пепельницу и принялся разглядывать рисунок, затем повернулся и стал разглядывать уже Сару. Она увидела, что эти добрые глаза отнюдь не глаза ребенка. — Похоже,
— Нет. Он такого не сделает.
— Да. Да. Вы, конечно, знаете его лучше, чем кто-либо, и я убежден, что вы правы. Так что вы сразу же нам сообщите, как только он свяжется с вами, хорошо?
— Конечно.
— Иногда в состоянии аффекта люди совершают странные поступки. Даже теряют память. — Он снова долго смотрел на подставку для трубок, словно ему трудно было оторвать от нее взгляд. — Я позвоню в Беркхэмстед, миссис Кэсл. Надеюсь, не придется вас снова беспокоить. И я сообщу вам, если у нас будут какие-то новости.
В дверях она спросила его:
— А как вы узнали, что я здесь?
— Соседи, у которых есть дети, знают куда больше, чем можно предположить, миссис Кэсл.
Она проводила его взглядом и, только удостоверившись, что он действительно сел в машину, вернулась в дом. Она подумала: «Ничего пока не буду говорить Сэму. Пусть попривыкнет жить без Буллера». В гостиной ее ждала другая, настоящая миссис Кэсл. Она сказала:
— Обед стынет. Это был все-таки полицейский, верно?
— Да.
— Что ему было нужно?
— Адрес Мориса.
— Зачем?
— Откуда же мне знать?
— И ты дала ему адрес?
— Мориса ведь нет дома. Откуда же мне знать, где он?
— Надеюсь, этот человек больше у нас не появится.
— А я не удивлюсь, если появится.