Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

Все это было, разумеется, до крайности некорректно и не к месту. Никто не вызывал его на этот разговор. Он сам не знал еще, нужно ли ему показать, что он не дорожит здешними ленинградскими связями — дружескими, а может быть — деловыми. Но он злился. Ширма с аистом, холодное мясо, мебель — нет, он должен был все это обидеть! Он чувствовал себя хозяином, у которого в доме за время отсутствия произошли беспорядки. В Москве он не стал бы так говорить с литераторами. Там был другой тон и другие связи.

Он угадал и обидел. Тюфин говорил что-то о том, что все дело в наивности, что «Расея — мощь», что Некрылов оторвался от литературы, что он чужой человек, русский иностранец, Иван Федоров из Парижа… «Скажем, Толстой, Лев Николаевич Толстой…»

— Толстой? — перебил его, отчаянно мотая головой, Некрылов. — Непохоже. Тут не Толстой. Ты узнаешь, кто ты такой? — Он посмотрел на Тюфина веселыми и злыми глазами, голым черепом, курносым лицом.

— Ты Станюкович! Он не только морские рассказы писал. Морские — лучше. У него есть романы, в трех, четырех, пяти частях. Вот эти романы ты и пишешь. Ты почитай! Очень похоже. В теории литературы это называется конвергенцией!

9

К Драгоманову он попал не в четыре часа, как предполагал утром, а в начале восьмого.

Деловые разговоры в издательстве окончились его победой. Он наступал и наступил и ушел с деньгами.

Он явился к нему все еще злой, но уже с женщиной.

Три китайца, лопоча что-то, всхрапывая, щелкая языком, как дети, уступили ему и его спутнице комнату и самого Драгоманова.

Женщина была молчаливая, светловолосая, в меховой шубке и очень хороша собой. Некрылов отрекомендовал ее Верочкой Барабановой. Драгоманов поклонился и сказал, что как-то однажды имел уже удовольствие встречаться с Верой Александровной у одного циркового артиста, Кайиро Сато.

— Да, ты ее знаешь, она славная, видишь она какая, она рисует, — сказал Некрылов почти жалобно, отнял у нее шляпу, усадил в кресло.

— Послушай, Боря, почему ты все еще здесь живешь? — начал он быстро. — Что это такое — твои китайцы, это общежитие? Зачем тебе все это нужно? У тебя денег нет? Или тут у вас комнаты нельзя достать другой, что ли?

— А я все собираюсь к неграм банту, в Центральную Африку, — задумчиво и очень серьезно сказал Драгоманов, — так вот решил, что до отъезда не стоит уж менять комнаты. И кроме того, почему же? Здесь очень удобно. Все под руками.

Некрылов посмотрел — шутит он или нет. Год от году драгомановские шутки обертывались не шутками, а биографией — и не очень веселой, как видно: комната была запущена, грязна, пол запорошен папиросными окурками.

«У него нет денег, он не идет на легкий заработок», — подумал Некрылов.

— Боря, тебя очень уважают в Москве, — сказал он, нарочно забывая про Африку и отвечая своим собственным мыслям о Драгоманове, — вообще нас всех уважают. Я пишу о тебе в последней книге. О тебе была статья, читал? В «Печати и революции». Но послушай, Боря, эта комната и китайцы… Зачем тебе, притворяться Робинзоном Крузо? Это тебе важно для работы?

Он уже ходил по комнате и трогал вещи. Схватив со стола рогатую подставку для перьев, он раскачивал ее, крутил, продевал в нее пальцы. Это помогало ему говорить.

— Ну, если я Робинзон, так ты представитель от обезьян на необитаемом острове, — ленивым басом сказал Драгоманов.

Некрылов захохотал, и Вера Александровна улыбнулась.

— Это хорошо, — быстро сказал он, — именно представитель от обезьян. Но я ошибся, ты не Робинзон, ты скучнее. Знаешь, у Всеволода Иванова есть рассказ о купеческом сыне, который ушел в пустыню и стал отшельником. К нему начали ходить на поклонение, пустыня застроилась, вырос город. Он опять ушел, опять стали ходить на поклонение, снова пустыня застроилась, снова вырос город. Хороший способ застраивать пустоши! — перебил он самого себя, засмеявшись. — Так вот, он о тебе писал. У тебя комната образца девятнадцатого года, а кругом застроились.

Драгоманов махнул на него рукой.

— А ты все и не о том говоришь совсем, — задумчиво сказал он, — ты же сам очень плохо живешь, Витя. Я знаю, что плохо. Ты вот, это я из газет знаю, чем-то там, кинематографом, кажется, занялся. Так это ж пустяки, а?

— Вот-вот, он и меня тоже огорчает, кинематографом занялся, — сказала очень сердечно Вера Александровна.

Она держалась как близкий Некрылову человек. Он по временам подходил к ней и, не прерывая своей обвинительной речи по поводу драгомановского способа жить, гладил ее, как-то трогал за руку, за плечо. «Милая женщина», — подумал Драгоманов.

— Нет, вы хорошенько расспросите его, как он сам-то живет в Москве, — сказала она наконец и, отодвинув рукав пальто, взглянула на часики.

— Виктор Николаевич, если вы хотите еще заехать куда-то в Капеллу, так нам пора собираться.