Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

Он вспомнил разговор, слышанный им при первой встрече с Свехновицким, приостановился, оглянувшись на окна студента, и, вздернув брови вверх, подняв углы губ, беззвучно рассмеялся.

10

«Е. П., профессору С.-Пб. университета Владимиру Николаевичу Панаеву.

Его высокопревосходительство товарищ министра по иностранным делам бр. Нольде поручил мне передать Вам его непременное желание увидеть Вас в министерстве 10 марта с/г. в 12 часов дня.

Его высокопревосходительство имеет переговорить с Вами касательно последних известий о смерти Е. В. негуса, поэтому его высокопревосходительство поручил мне просить Вас привезти с собою хранящийся у Вас документ, подписанный Е. В. покойным негусом Уаламой.

С совершенным почтением

непр. секр. тов. министра по иностр. делам.

Христиан Варнеке».

— Дела идут на лад, — сказал Панаев, перечитывая письмо, — старый пьяница умер.

Он поднялся с кровати, на которой лежал полуодетый, и, бормоча что-то под нос, принялся надевать сюртук. Отсутствие левой руки не мешало ему, он проделывал это исключительно с помощью правой. Расчесав усы, он сбросил с плеча сюртук, привинтил руку, укрепил ее ремнями и, сунув письмо в карман, прошел в соседнюю комнату. В комнате не было никакой мебели, ни даже занавесок. У окна стоял стол, вправо от него в углу несгораемый шкаф.

Панаев вставил ключ, нажал три кнопки, отворил неповоротливую дверь шкафа и вынул оттуда сверток пергаментной бумаги.

Документ с непреложной ясностью и вполне непререкаемой точностью свидетельствовал непременное желание негуса Уаламы отказаться от престола в пользу Личьясу, своего высочайшего внука.

Панаев прочел:

«Народы Хабеша и народы Тигрэ!

Тяжкое бремя многочисленных забот государственной власти возложено на Нас, удрученных годами и болезнями. В тревожные минуты борьбы с врагами, приняв руководство страною, Мы возвеличили родину Нашу и привели ее к порядку и благоустройству.

Ныне же, воодушевленные единой с народом мыслию, что выше всего благополучие дорогой Нашей родины, и находясь в тревоге за судьбу престолонаследия Нашего, признали Мы за благо вручить право на высочайший престол Наш обожаемому внуку Нашему Личьясу.

Посему, призывая благословение божие на Нашего Монарха, приказываем всем Нашим верным подданным подчиниться облеченному отныне всей полнотою власти Негусу Негест Хабеша и Тигрэ Личьясу.

Подписано: Уалама».

«Тейч!» — вспомнил Панаев.

Улыбаясь, он свернул пергамент и, перевязав его черной шелковой лентой, прошел в переднюю.

Передняя была так же пуста, как и комнаты. На вешалке одиноко болтались солдатская шинель, плащ и черное пальто с бархатным воротником. Какие-то разноцветные тряпки были свалены в кучу вдоль стен.

Панаев вернулся, достал портфель, фетровую шляпу, надел черное пальто и крикнул:

— Агафья!

Откуда-то из чулана выползла маленькая старушка.

— Ты никого не впускай, Агафья, — сказал Панаев, — слышишь?

— Слышу, батюшка, — прошамкала старуха, — слышу, Владимир Николаевич.

Панаев спустился вниз по лестнице и отворил входные двери.

Недалеко от дома, шагах в десяти, на углу Знаменской, как будто ожидая кого-то, стояла пролетка.

— Извозчик, — позвал Панаев.

Резиновые шины неслышно подкатили к подъезду.

— К Певческому мосту, — сказал Панаев. Он сел в пролетку и положил портфель на колени.

Мимо с достоинством пролетел Невский проспект: извозчик, лихо сдвинув шапку на ухо, плевал на руки, покрикивал на лошадь и с усердием подхлестывал ее под самое брюхо.

Пролетка плавно скатилась вниз и понеслась по Мойке.

В то мгновенье, когда извозчик уверенным движеньем отдал вожжи и тотчас же снова натянул их, придерживая лошадь, из-за угла вылетел крытый автомобиль. Панаев почувствовал, что его толкнуло в бок и с силой подбросило вверх.

В ту же минуту он упал назад в накренившуюся пролетку.

Извозчик, сброшенный с козел, встал и принялся добросовестно ругаться.

Автомобиль завернул за угол и, как крылатое чудовище, понесся по Мойке.

Панаев, опершись о край пролетки, выскочил, поднял упавшую на мостовую шляпу, сунул извозчику, которой охал над сломанным колесом, несколько монет и пошел пешком.

До министерства иностранных дел было недалеко. Панаев шел не торопясь, помахивая не в такт левой рукой и слегка прихрамывая.

Пересекая какой-то переулок, он наткнулся на толпу. В центре ее стоял человек в широкополой шляпе, закрывавшей лицо.

— Господа, — говорил фокусник приглушенным голосом, — обратите ваше внимание на ловкость рук знаменитого Пинетти.

Он несколько раз провел рукой по воздуху, поднес ее ко рту и в то же мгновение вытащил изо рта пару яиц и живую лягушку.

За лягушкой последовал шнур длиной не меньше двенадцати аршин, за шнуром две резиновые губки.

Панаев взглянул на часы. Часы показывали сорок пять минут двенадцатого.

Он подошел к фокуснику ближе.

— Вот три платка: зеленый, красный и белый. Я глотаю их, обратите ваше внимание.

Он проглотил платки.

— Который вам угодно?

— Зеленый, — сказал гимназист в разорванных штанах, смотревший прямо в рот фокуснику.