Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 1

Что им еще оставалось? Простые и честные души, разве могли они понимать, что все больше, все безнадежнее пустота вокруг, что ничего ни предотвратить, ни изменить уже нельзя. Что они могли? Умирать. И они умирали…

И благо им, что, казалось, тогда еще было за что.

ЧАСТЬ II

ОТЕЦ

«Есть зло, которое видел я под солнцем, и велико оно для человека».

Екклез. VI–I

Глава I

— Кто у тебя?

— Мина. Летит твой полковник… Подорвался…

— А вот и не полковник.

— У меня сапер!

— Это твоя мина летит.

— Ну и хитрец!

— Когда же ты успел увести отсюда полковника так, что я не заметил?

Ваня сидит напротив меня. Колени его прикрыты опущенным до полу пледом. Под раненой ногой в бачке налита горячая вода. Для скорейшего заживления раны ему прописаны паровые ванны.

Перед нами популярная военная игра. По расчерченному на квадраты, перерезанному рекой с тремя мостами полю движутся сложенные пополам картонные прямоугольнички — генералы, полковники, разведчики; сталкиваясь друг с другом, они обязаны называть себя, и младшая фигура снимается с доски. Мины уничтожают всех, кого бы ни встретили, но бессильны против саперов. Есть и другие правила, усложняющие игру и делающие ее более увлекательной. Но подпоручики всегда гибнут в самом начале. Может быть, этим игра и схожа с настоящей войной…

Сам Ваня уже штабс-капитан. У него прибавились звездочки на погонах, и, когда он надевает мундир, на груди много орденов с цветными ленточками: Владимир, Анна, два Станислава, один из них на шее, еще какие-то. Он старается быть деятельным, насколько позволяет ему раненная нога, и веселым. Вникает во все детали нашей жизни, много разговаривает с отцом Верой, играет со мной, но о себе вспоминает и говорит скупо и неохотно.

На улице черная августовская ночь. Со стола убирают посуду после вечернего чая, Средняя комната озарена светом большой керосиновой лампы. Отец сидит здесь же за столом и набрасывает карандашом в своей записной книжке прикорнувшую на маленьком диванчике Веру. Большое изразцовое зеркало голландской печи, возле которого стоит мой столик с игрушками, почти доверху заклеено декалькоманиями[53]. Это поработали мы с Мадемуазель, получив рассеянное разрешение от мамы. Папа, увидев результаты наших трудов, только ахнул, но говорить что-нибудь уже было поздно, тем более что в моих блестящих глазах он подметил большое удовольствие и ожидание его одобрения. Но слов для одобрения у него не нашлось. Он только сказал: «Гм, хм…» Зато теперь тут есть на что посмотреть: и райские птицы, и щенок, тянущий за хвост кота, повисшего на заборе, и клоун на трапеции, и курица с цыплятами — чего только не налепили мы, потратив на это два вечера, на пустые белые изразцы.

— Кстати, папа, — говорит Ваня, — я, кажется, не рассказал тебе анекдот; впрочем, князь Кудашев уверял меня, что это даже и не анекдот, а факт, случившийся при проезде государя на фронт…

— Нет, не рассказывал. А что такое?

— Царский поезд сделал остановку по пути в каком-то небольшом городе. Стало известно, что на следующий день государь поутру пойдет в собор к обедне. Местный попик решил не упустить случая и блеснуть, выступив с проповедью. Но так как он был робок и легко терялся, за аналоем был спрятан псаломщик-суфлер, с отпечатанным заранее текстом, чтобы подсказать, если понадобится. Ну, чего боялись, то и произошло: выйдя на амвон, священник оробел и забыл все на свете. Тогда суфлер ему ободрительно шепчет:

— Ну-с, начинается!

И тот во весь голос, уже не отдавая себе ни в чем отчета, повторяет:

— Ну-с, начинается!

— Что ты? — в ужасе шепчет псаломщик.

— Что ты! — возглашает проповедник, глядя прямо на царя, стоящего впереди перед толпой молящихся.

— Куда ты полез?

— КУДА ТЫ ПОЛЕЗ?

— Пропадешь ты, и я с тобой… — шепчет суфлер, почти теряя сознание и не зная, как остановить несчастного.

— ПРОПАДЕШЬ ТЫ, И Я С ТОБОЙ! — на высоком пафосе гремит с амвона.

Отец, к удовольствию Вани, не выдержал и громко расхохотался. Даже задремавшая было Вера открыла большие удивленные глаза и улыбается. Они с Ваней все это время совершенно неразлучны.

Рисунок отца остается неоконченным. В той же записной книжке, закрыв которую, он слушал анекдот, несколькими неделями раньше сделана коротенькая запись: «8 августа. 1 час дня. Ване вынимают пулю. Боже, помоги ему!» И рядом пометка, сделанная позднее: «Час угадан». Ваня здесь, рядом. Пока. Поправка проходит благополучно. Вечерами он уединяется возле рояля и долго проигрывает сам для себя несколько любимых бетховенских сонат. Почти все остальное время они вместе. Но срок отъезда все ближе, а вести с фронтов не радуют. Новая мобилизация прочесала города и деревни. Миллион единственных сыновей брошен в клокочущий котел всеевропейской бойни.