Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров

В 1932 году географ Б. М. Чудинов пересек Монголию с севера на юг по меридиану и последний отрезок пути прошел на верблюдах зимой от Орок-нура до Далан-Дзадагадя по старой караванной тропе в Хуху-Хото («Голубой город») в не посещенных исследователями местах. Где-то между Бага-Богдо («Малая Святая») и Гильбэнту Чудинов обнаружил глубокую впадину, которую он считал самой низкой впадиной Монгольской Гоби. Ученый был не прав — в Заалтайской Гоби есть значительно более глубокие впадины. Но, конечно, не проверка глубины Шпрэгин-Гашуна заставила нас проделать весь этот путь. Чудинов описывал кладбище динозавров, залегавшее на дне впадины: огромные древние пещеры в красных обрывах, окаймляющих впадину: картинно рассказывал, как повсюду торчали лапы и оскаленные челюсти, как верблюды проваливались в ямы от разрушенных огромных костей, как караван шел чуть не целый день по костям динозавров… Наконец, он привез несколько обломков костей, несомненно, принадлежавших динозаврам. Не было оснований не верить энтузиасту, тем более что пятью годами позже монгольский Комитет наук послал специальный отряд для проверки данных Чудинова. Начальник отряда подтвердил все сообщенное географом. Однако еще в Улан-Баторе, когда я знакомился с отчетом этого отряда в архиве Комитета наук, меня удивило расхождение с данными Чудинова. У него кости указывались в дне впадины, у сотрудника Комитета наук — в обрывах Цзун — и Барун-Ширз («Восточный и Западный стол»), окаймлявших впадину с юга. Никакая палеонтологическая экспедиция не могла оставить без внимания такое большое местонахождение, и мы стремились добраться до него во что бы то ни стало, хотя отчет отряда Комитета наук и давал понять, что путь к месту впадины будет не из легких. Для ориентировки, поскольку впадина не была показана на картах, Чудинов сообщил надежный указатель — останец красных пород по имени Цундж («Одинокий»), совершенно точно напоминающий сфинкса и сиротливо стоящий на открытой равнине к северу от впадины. Фотография останца Цундж была со мной, и я надеялся на этот хороший ориентир. Чудинов указывал три колодца во впадине; кроме того, грунтовые воды должны были залегать здесь неглубоко, так что мы не опасались погибнуть от жажды. Однако самое название Ширэгин-Гашун («Горькое плато») не обещало хорошей воды. При свете костра я еще раз пересмотрел записки Чудинова и Комитета наук и заснул с ощущением хорошо проведенного дня.

Четвертое октября оказалось очень теплым. Ветер дул непривычно слабо. По тем же холмам, ставшим более пологими и низкими, мы быстро добрались до Ширэгин-Гашуна. В половине двенадцатого машины стояли уже на краю уступа Барун-Ширз.

Широкая впадина расстилалась в сорока метрах ниже, полого и постепенно углубляясь к своему центру, занятому пространством темно-красных, без единой травинки, глин. Заросли могучих старых саксаулов протягивались полосами вдоль громадных кочек песка — заросших барханов, покрытых тамариском и колючкой. Мягкие светлые откосы свеженадутого песка прикрывали подножия обрывов, поворачивавших далеко к северу под прямым углом к тому, на котором мы стояли. Далеко за впадиной голубели три горных массива — три стража Орокнурской пустынной степи: слева уже знакомая Ихэ-Богдо, в центре выгнутая пологой аркой Бага-Богдо и направо едва выступала острым пиком из-за более близкого хребта Баян-Боро-нуру («Богатый Дождями хребет»), третья — Арца-Богдо. Сзади, совсем близкие и угрюмые, стояли на своих высоких, изборожденных веерами серых русел бэлях Нэмэгэту, Гильбэнту и Сэвэрэй.

Такое же отсутствие жизни, как в лабиринтах Нэмэгэту… Молчание, неподвижность камня, песка, пространства с остановившимся временем. Застывшие в неподвижном воздухе безлистые ветви саксаула…