Собрание сочинений в семи томах. Том 2. Романы

— …Полицейские. Порядок-то нужен… только они всегда требуют невесть какие бумаги… да разрешения… да куда и откуда… Я и не разбираюсь в этом. — Он выпряг лошадку, тихонько сказал ей: — Молчи, молчи, хлебушка дам.

Прокоп с трудом сошел с козел, — все тело его затекло от долгой езды.

— Где мы?

— А около сарайчика, — неопределенно ответил старик. — Выспишься, и ладно.

Он снял фонарь с оглобли, осветил дощатую хижину — нечто вроде сарая для сена, ветхую, покосившуюся.

— А я разведу костерок, — нараспев сказал дед, — чайку тебе вскипячу, вот пропотеешь, и опять хорошо тебе будет. — Он закутал Прокопа в мешок, поставил фонарь с ним рядом. — Подожди только, дров принесу. Садись тут.

Старичок пошел было, да вдруг остановился; сунув руку в карман, вопросительно взглянул на Прокопа.

— Что вы, дедушка?

— Не знаю… может, захочешь… Я, видишь ли, еще и гадальщик. — Вынул руку из кармана: между его пальцев выглянула белая мышка с рубиновыми глазками. Старик поспешно заговорил:

— Знаю, ты в это не веришь… да уж мышка-то больно хорошенькая… Или погадать?

— Погадайте.

— Вот и ладно! — обрадовался старый. — Ш-ш-ш, малая, гоп!

Он раскрыл ладонь, белая мышка проворно взбежала к нему на плечо, пошевелила носиком у самого мохнатого уха и спряталась за ворот старичка.

— Какая красивая, — вздохнул Прокоп.

Старик так и просиял.

— А вот увидишь, что она умеет!

И он побежал к повозке, порылся, достал ящичек, в котором тесно и ровно были уложены билетики. Устремив свои светлые глазки в пространство, старичок встряхнул ящичек.

— А ну, мышка, покажи, покажи ему его любовь! — И он присвистнул сквозь зубы, тихо, как летучие мыши.

Мышка выскочила, сбежала по его рукаву, вспрыгнула на ящик; Прокоп, затаив дыхание, следил, как она перебирает билетики розовыми лапками. Вот она схватила зубками один билетик, потащила, да он не поддавался; тогда мышка махнула головкой и схватила соседний; вытянула уголок, села на задние лапки, покусывая коготки на передних.

— Вот твоя любовь, — восторженно шепнул старый. — Возьми ее.

Прокоп вынул билет и поспешно наклонился к огню. Это была фотография… девушки с растрепанными волосами! Ее прекрасная грудь обнажена, и вот они, вот они, экстатические, бездонные глаза…

Прокоп узнал ее.

— Дедушка это не она!

— Дай-ка, — удивился старый и взял фотографию. — А жаль, жаль, — сожалеюще причмокнул он. — Такая барышня! Ля-ля, малышка, это не та — на-на-на, кс-кс, ма-лая!

Он сунул фотографию на место и опять издал тихий свист. Мышка блеснула рубиновым глазком, снова ухватила зубками тот, первый билетик, подергала; нет, не идет; вытащила соседний, почесалась.

Прокоп схватил билетик; это была Анчи, неумелый деревенский снимок; на Анчи праздничное платье, и стоит она, такая милая и глупенькая, не зная, куда девать руки…

— Не та, — прошептал Прокоп.

Старичок взял фотографию, погладил и будто сказал ей что-то; недовольно, грустно взглянул на Прокопа и опять тоненько свистнул.

— Вы сердитесь? — робко спросил Прокоп.

Старик не ответил; задумчиво глядел он на мышку. А та еще раз попыталась вытащить застрявший билетик; нет, никак! Встряхнулась и вытянула уголок соседнего.

Это был портрет княжны. Прокоп застонал, выронил его из рук.

Старик молча нагнулся, поднял фотографию.

— Я сам, сам, — прохрипел Прокоп, протягивая руку к ящичку. Дед удержал его:

— Нельзя!

— Но там… там она! — сквозь стиснутые зубы выдавил Прокоп. — Там та, настоящая!

— А-а, там у меня все люди, — сказал старик и погладил ящик. — А теперь посмотрим твою судьбу.

Он тихо цыкнул, мышка выскользнула из рукава, вытащила зеленый билетик и скрылась стремглав — видимо, Прокоп испугал ее.

— Прочитай-ка, — сказал старик, тщательно запирая свой ящик. — А я пока хворосту принесу; да не терзай себя больше.

Он погладил лошадь, уложил ящик на дно повозки и пошел к роще. Его светлая холщовая блуза выделялась в темноте; лошадка посмотрела ему вслед, тряхнула головой и пошла за ним.

— И-ха-ха! — донесся издали ласковый певучий голос старичка. — Со мной хочешь? Ишь ты какая! Ну идем, идем, ма-лая!

Они растворились в тумане, а Прокоп вспомнил о зеленом билетике.

«Ваша судьба, — прочел он при неверном свете фонаря. — Вы человек благородный, сердца доброго и в своей области весьма ученый. На долю вашу выпадет много невзгод; но если вы будете остерегаться необдуманных поступков и стремления к великим делам — добьетесь уважения окружающих и займете выдающееся положение. Многое потеряете, но позднее будете вознаграждены. Ваши несчастливые дни — вторник и пятница. Saturn. conj. b. b. Martis. Deo gratias»[170]

Из темноты вынырнул старичок с полной охапкой валежника, за ним — белая голова лошади.

— Ну как? — напряженно, с какой-то авторской застенчивостью спросил он. — Прочитал? Хорошая судьба?

— Хорошая, дедушка.

— Вот видишь, — удовлетворенно вздохнул тот. — Все будет хорошо. И слава богу, когда так.

Он сложил валежник и, радостно бормоча, развел перед хижиной костер. Опять поискал в повозке, принес котелок, отправился за водой.

— Сейчас, сейчас, — все бормотал он. — Варись, кипи, гость у нас!