Собрание сочинений в шести томах. Т. 5: Переводы. О переводах и переводчиках

В одеждах, цветом точно яд и гной,Влачится мертвый разум мойПо Темзе.Чугунные мосты, где мчатся поезда,Бросая в небо гул упорный,И неподвижные судаЕго покрыли тенью черной.И с красной башни циферблат,Где стрелки больше не скользят,Глаз не отводит от лицаЧудовищного мертвеца.Он умер от желанья знать,

От страстной жажды изваятьНа цоколе из черного гранитаДля каждой вещи лик идеи скрытой.Он умер, в сердце восприявСок познавательных отрав.Он умер, пораженный бредом,Стремясь к величьям и победам,Он раскололся в пьяный миг,Когда вскипел закат кровавый,И над его главой возникОрлом парящим призрак славы.Не в силах более снести

Жар и тоску смятенной воли, —Он сам себя убил в пути,В цепях невыносимой боли.Вдоль траурных замшенных стен,Вдоль верфей, где раскат железныйТяжелых молотов вещает вечный плен,Влачится он над похоронной бездной.Вот молы, фабрик алтари,И молы вновь, и фонари, —Прядут медлительные пряхиГлухое золото в тоске и страхе.Вот камня вечная печаль,

Форты домов в уборе черном,Закатным взглядом, скучным и покорным,Их окна смотрят в сумрачную даль.Вот верфи скорби на закате,Приют разбитых кораблей,Что чертятся скрещеньем мачт и рейНа небе пламенных распятий.В опалах мертвых, что златит и жжетВулкан заката, в пурпуре и пемзеУмерший разум мой плыветПо Темзе.Плывет на волю мглы: в закат,

В тенях багровых и в туманах,Туда, где плещет крыльями набатВ гранит и мрамор башен рдяных,И остается сзади градНеутолений и преград.Покорный неизвестной силе,Влачится труп уснуть в вечеровой могиле,Плывет туда, где волн огромный рев,Где бездна беспредельная зияетИ без возврата поглощаетВсех мертвецов.

Сокращения такого рода вряд ли могли быть сделаны без помощи верлибра. Однообразие приемов легко заметить: выбрасываются связующие фразы, выбрасываются распространяющие глаголы, сохраняются преимущественно существительные, а из существительных удерживаются предметы и выпадают отвлеченные понятия. Со стихами, в которых предметов мало, а отвлеченных понятий много, такие эксперименты получаются хуже. Боюсь, что таковыми получились в переложении, например, романтические элегии. Я не знаю, неизбежен такой номинативный стиль при сокращении или нет. Но я знаю, что и в обычных, традиционно полномасштабных переводах имена существительные подлинника сохраняются в переводе в полтора-два раза старательнее, чем прилагательные и глаголы. Содержание стихотворения опознается прежде всего по существительным – или, проще говоря, читателю важнее, о чем говорится в произведении, нежели что в нем говорится. Если скажут, что конспективные переводы такого рода годятся только для предварительного ознакомления читателя со стихами, я не буду спорить. Все мы в первый раз читали и «Робинзона», и «Гулливера», и «Гаргантюа» по сокращенным пересказам; я помню адаптированные издания и Вальтера Скотта, и Гюго, и честное слово, дух подлинника в этих сокращениях сохранялся.