Собрание сочинений в шести томах. Том 6

ТРОФЕИ НАШИХ ВОЙСК ПОД ТИХВИНОМ

По предварительным и неполным данным, под Тихвином нашими войсками захвачено: орудий — 42, минометов — 66, пулеметов — 190, танков — 27, бронемашин — 10, автомашин — 102, автоматов — 110, винтовок — 2700, снарядов — 28 000, мин — 17 500, гранат — 30 000, патронов винтовочных — 210 000 и много другого военного имущества.

Сейчас в штабе одной из частей, штурмовавших Тихвин, нам рассказывают обо всем этом развернуто, широко и вместе с тем подробно. Рассказывает средних лет полковник, у которого вся голова в бинтах. («Стукнуло осколком. Лечь в госпиталь не согласился. Лечусь, что называется, без отрыва от производства».) Бинты на голове как шлем то ли летчика, то ли танкиста — видим одно лицо, тесно обведенное бинтами, видим серые глаза и крепкий волевой рот, который не выговаривает, а выстреливает слова.

Полковник показывает по карте положение и наших и немецких войск. Тут только мы в полной мере начинаем понимать, сколь грозная опасность висела над нами еще несколько дней назад. От Волхова, от Волховской ГЭС имени Ленина, первенца ГОЭЛРО, немецкие части были уже в 3–5 километрах; менее чем в 20 километрах были они от Новой Ладоги, которую мы только что проезжали. Из Тихвина они устремились по зимним дорогам на север к Онежскому озеру, к финнам, и на восток — на Череповец, на Вологду. Прорвавшись клином меж рекой Волховом и поселками Малая Вишера на Московской железной дороге, Крестцами и Будогощью, генерал Шмидт стремительно раздвигал плечами своих корпусов и дивизий полосу наступления. На карте это выглядело как громадный кулак, нацеленный на север.

— И не десять дней бесчинствовал в Тихвине немец, — рассказывает полковник. — Сводки и газетные сообщения поскромничали. Шмидт ворвался в город на второй день Октябрьских праздников, восьмого ноября. Целый месяц его солдатня хозяйничала в Тихвине. Походите, посмотрите на все сами.

Мы так и сделали, мы ходим по городу. Вера преодолевает болезнь и тоже ходит, ходит. Вот оно, настоящее лекарство от блокадных болезней, — чувство победы, чувство радости, какое охватывает человека при виде следов безудержного бегства разгромленного врага.

Город разбит, искалечен. Но зато сколько же на его улицах брошено пушек, танков, автофургонов, всякого иного военного скарба гитлеровцев. На обширном дворе Введенского монастыря, в котором сорок шесть лет своей жизни провела в заточении четвертая жена Ивана Грозного, моя землячка-новгородка Anna Алексеевна Колтовская, — густой лес выстроенных рядами свежих могильных крестов. Сделанные из дерева, они формой своей повторяют гитлеровские железные кресты. В монастыре кладбище особо почетное; под старыми липами закопаны здесь только кавалеры этого ордена. Я читаю надписи на крестах:

«Генрих Кёниг. 1921–1941. Брауншвейг».

«Фридрих Шмидт. 1920–1941. Свинемюнде».

«Отто Карлштейн. 1920–1941. Кенигсберг»…

Стоило ли этим парнишкам тащиться тысячи километров пешком и в кузовах дизельных «бенц-мерседесов», чтобы оказаться закопанными под березовыми крестами в земле, и так переполненной костями чужеземцев? Сюда и до них, до Генрихов и фридрихов, хаживали любители вкусно пожрать и попить за чужой счет.

Что их принесло в такую холодную даль? Начитались книжек своего фюрера, наслушались его речей, всерьез поверили, что смогут обратить в рабство великий народ России, понастроить в наших сказочных лесах островерхих замков и осесть тут баронами, устроителями «нового порядка»?

Вереница крестов, в чисто немецком духе выставленных строго в затылок один другому. Над каждым каска, на каждом изображение Железного креста и на каждом надпись: родился — умер, место рождения. Такой «новый порядок» — это еще туда-сюда. Его мы приветствуем.

Из монастырских клетей и келий вышел пожилой человек, подал руку, представился:

— Проскуряков. Константин Николаевич. Местный житель. Директор музея. Если интересуетесь чем, готов и рассказать и показать.

Погода мягкая, благоприятствующая тому, чтобы походить но городу с человеком, отлично знающим его историю.