Читаем Собрание сочинений в шести томах. Том 6 полностью

Будущий академик во многом определил круг научных интересов молодого Шипчинского. Но надо отдать должное: большевик электромонтер Николай Жук тоже сыграл немаловажную роль, когда формировалось мировоззрение Николая Валерьяновича. Стоя вместе с этим рабочим — энтузиастом растениеводства — на вахте у садовой кочегарки в годы гражданской войны, Шипчинский впервые стал задумываться о том, что происходило тогда в переворошенной России, начал замечать, как менялся мир под руками таких вот спокойных, неторопливых, убежденных рабочих людей. И когда ученый до конца понял, что же заставляло электромонтера, отнюдь не ботаника по образованию, не спать ночей, обогревая растения неведомых стран, он и сам подал заявление о приеме его кандидатом в партию. Это было в 1924 году. В те времена далеко по каждый ученый, не каждый интеллигент решался связать свою судьбу с революцией, с партией.

— Приходите в мае, в июне, — сказал Шипчинский на прощание. — Вот увидите, как все у нас будет снова цвести.

Встреча с людьми Ботанического сада была встречей с чем-то очень радостным и светлым. Одни мечтают выменять у полуживых людей на хлеб пластинки эмигранта Лещенко, другие крутят кощунственные свадьбы на глазах у голодных товарищей, а здесь готовы жизнь отдать, лишь бы спасти своих зеленых друзей — орхидеи и паль-мочки, розы и лотосы, кактусы и молочаи.

В тот день, когда я принес в редакцию радио очерк об этом, Арон Наумович Пази сказал мне с тревогой, с огорчением и даже так, будто он один в том виноват:

— Со штатом, а следовательно, и с карточками пока ничего не получается. Не знаю, как быть. Не утверждают вас.

Оп назвал фамилию должностного лица (я назову его товарищем Игрековым), которое является, если можно так выразиться, духовным отцом редактора Золотухина на нашем городском «верху». Товарищ Игреков, поблескивая стеклами очков и вертя в руках толстый цветной карандаш, сказал Пази по моему адресу коротко и ясно:

— Пусть походит.

Пусть походит! Что в условиях блокадного, осажденного Ленинграда означает «ходьба» без продуктовых карточек? Ничего иного, кроме голодной смерти. А что же в таком случае значит формула: «Пусть походит»? Она значит: или пусть придет и согнет свою спину в поклоне, раскаиваясь неизвестно в чем, пусть признает неведомо какие ошибки, или же, если такой, видите ли, гордый, пусть подыхает, туда ему и дорога.

Товарищ Игреков, если это так — а у меня нет основания не верить честному человеку, передавшему эти каннибальские слова, — я вас всегда буду помнить. Вы будете занимать разные должности, вы будете время от времени что-то глаголать с общегородских трибун, якобы от имени партии, но я вас никогда не отождествлю с партией. Партии большевиков не нужны люди с гибкими спинами; гибкие спины хорошо годились приказчикам, хозяйским холуям; зачем же вы стараетесь недозволенными средствами вырабатывать подобные качества у тех, над которыми, как вам думается, имеете власть?[6]

Три часа я шел пешком до Усть-Ижоры, чтобы поесть супу в штабе армии; потом решил заглянуть к Данилину, рассказал ему об этом «пусть походит» иезуита с партбилетом в кармане. Мой друг помрачнел, под высохшей кожей на его скулах забегали желваки. Он взял мой блокнотик, в котором были записаны рассказы тех, кто бережет Ботанический сад, врача Косинского из Колпина, недавно встреченных сандружинниц Веры Лебедевой и Наташи Тимохиной, которые стали снайперами — истребительницами немцев, выдрал листок и написал угловато и остро: «т. Стариков. Выдай из семенного пять кг (5 кг) картофеля т. (такому-то)».

Картофель этот Данилин берег так, как не берег самого себя. С приходом весны он собирался возрождать свой истерзанный немцами район и на семена смотрел, как на начало всего нового и доброго. Считанные килограммы картошки были для него дороже золота. Ну можно ли было взять у него хотя бы одну картофелину?

Я оставил эту записочку на память у себя в блокноте, обнял ее автора и ушел обратно в Ленинград.

4

Весна идет прохладная, по ясная, солнечная. Там, где освещено солнцем, вовсю капает, оттаивает, льет. Руководители города, районов, предприятий, вся активная общественность встревожены. И не напрасно. Канализация не работала несколько зимних месяцев, в городе не было никакой очистки, во дворах и на улицах слежались горы всего того, что можно назвать отходами жизни. А вдруг забродит; вспучится эта гадость от весеннего тепла? Вдруг закишат в ней микробы, черви, мухи и пойдет по городу зараза?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее