Читаем Собрание стихотворений и поэм полностью

Таких я, впрочем, видел и в Париже, И в Бонне… Жизнью будничной пресытясь, Они спешат к экзотике поближе, Подальше от налогов и правительств.

Бунтуют молодые чужестранцы, Мятеж их, схожий с кукишем в кармане, Беспечно утолен игрою странствий И, право же, не стоил бы вниманья.

Однако эти стаи кочевые Нам о себе напоминают сами. И, хоть о них мы пишем не впервые, Они опять пестрят перед глазами.

Юнцы не любят пользоваться бритвой? Подруги их не признают нарядов? Старо все это, как и слово «битник», Но дело не в названье – в сути взглядов.

В том, что и эти молодые люди, Пускай у них переменилось имя, Отцов и дедов так же строго судят, Они в разладе с предками своими.

Отцы судили сыновей когда-то. И Петр и Грозный жалости не знали. Имам Шамиль, блюдя закон Адата, Отправил в ссылку сына – с глаз подале.

И гоголевский Бульба! Тот поныне, Не вымышленный, а живой и зримый, Всем памятен в Москве, на Украине, А может быть, и в Лондоне и в Риме.

Но изменились времена и нравы, Да и отцы теперь не столь суровы. А «бунтари», хоть правы, хоть неправы, Родителей своих честить готовы.

Они не признают страданий отчих, Былым солдатам внемлют равнодушно. Воспоминанья горестные – прочь их? В гостях и дома душно им и скучно.

В далеких странах, на любых широтах, Я наблюдал их – все им надоело. Выходит, волос долог, ум короток? Нет, не в одном уме беспутном дело.

А в том, что есть у них вопросов сотни И не на все получены ответы. И в том, что окружает их сегодня Под небом неустроенной планеты.

Им не понять, кто жертвы, кто убийцы И какова была цена победы. Ужель согласье не могли добиться И войн избегнуть их отцы и деды?

Зачем дома в руины превращали, Зачем детей тогда лишили детства? Зачем и ныне полон мир печали, Зачем тревога им дана в наследство?

Но в этих необузданных скитаньях И в этой неосознанной тревоге, В беспечных и разрозненных исканьях Сокрыта жажда собственной дороги.

А выбор, он рождается не сразу, Не всем дано прийти к решеньям смелым. И кто-то увлечется левой фразой, Но многие сольются с правым делом.

Ступить на этот справедливый берег Я путникам от всей души желаю, Инд перейдя, прийти к высокой вере, А вера в мир превыше Гималаев.

Пора постичь им общие заботы, А не бродить, бездумно протестуя. Ведь колеса земного обороты Работать не умеют вхолостую.


9


…Есть в нашей жизни подлинное чудо, Великое начало всех начал. Которое мой славный друг Неруда В с е о б щ е й п е с н ь ю некогда назвал.

Неистовый чилиец, «гран чилено» Воспел родство наречий и земель. Поэзия поистине нетленна, Жива ее немеркнущая цель.

В оригинале или в переводе Она звучит, объединяя всех. Рождается она в любом народе, Границы переходит без помех.

Светлеет каждый при свиданье с нею, Отзывчивей становится любой. К ней безразличны свиньи лишь да змеи, Да и зачем она душе слепой?

Певучестью плененный с малолетства, Я обращаюсь к памяти опять. Из отчих рук я получил в наследство Пандур, чьи струны не должны молчать.

Пандур, всеобщей музыки частица, В звучании своем неповторим. И нелегко мне было научиться Петь голосом своим, а не чужим.

Я вырос на лугах высокогорных, Где понизу блуждают облака, А сверху солнце светится, как орден, Врученный всем народам на века.

Я чистый звук пастушеской свирели Впервые услыхал еще тогда, Когда росинки ранние горели На травах за селением Цада.

Когда я пас ягнят, аульский отрок, А мой наставник, пожилой чабан, Раскинув бурку на былинках мокрых, Вдруг доставал из сумки б а л а б а н.

К устам приставив дудочку простую, Наигрывал самозабвенно он, Печалясь, размышляя, торжествуя, К мелодии всесветной приобщен.

Он притчи мне рассказывал, бывало, Впитавший мудрость горскую старик, И это все впоследствии совпало С тем, что я в жизни встретил и постиг.

Истории, которые подпаску Поведал полуграмотный чабан, Я находил в преданиях и сказках Соседних областей, заморских стран.

Его сужденья мудрые совпали С тем, что услышать довелось поздней В Москве, в Тбилиси, в Мексике, в Непале, В дорожной спешке и в домах друзей.

Аварец, не покинувший ни разу Родной аул, очаг домашний свой, Он был в своих бесхитростных рассказах К поэзии причастен мировой.

В его присловьях, шутках и легендах Заранее угадывалось вдруг Все, что узнать на дальних континентах Позволит мне земной всесильный круг.

Обычаи различны и жилища, Различны птицы, дерева, цветы. Порой несхожи и питье и пища, Но схожи все исконные мечты.

Различны звуки, очертанья, краски, Одежды, пляски, песни, имена, Но родственны предания и сказки, При многоцветье суть у них одна.

От гималайских высей до кавказских Поэты всех наречий и времен, Как альпинисты, мы в единой связке Одолеваем общий крутосклон.

В года надежд и в пору лихолетья Художник видит далеко окрест. Быть за судьбу всемирную в ответе Трудней, чем восходить на Эверест.

Европы мастера и двух Америк, Певцы равнин и уроженцы гор, Собратья мы, как сын России Рерих И мудрый гений Индии Тагор.

Поет в Непале буйволов погонщик, Поет свирель цадинца-чабана. Я слышу перекличку их – и звонче Во мне звучит отцовская струна.


10


Перейти на страницу:

Похожие книги

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия