Словно вынырнул, вышел из чрева Земли.Или падал в пропасть.И не разбился.Настроение — словно тебя спасли.Состояние — будто впервые влюбился.Все чуть-чуть расплывчато.Чуть смещено.Самолет по бетону катится долго.А тебе невесомо.Тебе смешно.Ты твердишь оглушенно: «Вот мы и дома!..Вот и все…»Самолет замедляет бег.«Вот и все…»А сердце прожгло рубашку…Настоящий лес. Настоящий снег.И автобусикс дверцами нараспашку.А еще воробьи. А еще закат.И морозец.И не было расставаний…Стюардесса воркует на трех языках.Стюардесса просит, чтоб мы не вставали.Мы смеемся.Светло гудит голова.Даже лужи блестят водою живою…И зачем-то написано слово «Москва».Будто этоможет бытьне Москвою.
«Улетая, накажу…»
Улетая, накажу:«Ужин приготовь…»Но, как чайник, на газуты не грейлюбовь.Памяти не прогневи,сидя у окна.Восемнадцать лет любвинашей.И она —не костер в разгуле мглыпосреди ветров(сколько на Землезолыот таких костров!).Не обвал и не пурга.Не мельканье шпал.А надежная рука,чтобы —не упал.И привычка. И тепло.И пьянящий сок.Не сгорело.Не прошло.Не ушло в песок.Пусть она глядит, лучась.Уплывает вверх…Улетаю в этот час.В этот зыбкий век.Буду письмам очень рад.Позвоню, что цел…Возвращусь, как бумеранг,не попавший в цель.
Повара
Земля еще и потому щедра,что в мире существуютповара!..Благословенны их простые судьбы.А руки —будто помыслы —чисты.Профессия у них добра по сути.Злой человекне встанет у плиты.Я знаю, что древнее всяких библийкрутые глыбы кулинарных книг…Зазывный запах — терпкий и обильный —на улице,как музыка, возник…Пыхтят в духовке блюда-недотроги.И флотский борщ волнуется впотьмах.И расцветает блин на сковородке.И смачно пузырится бешбармак.Зеленый перецзатевает с мясомобщение в серебряном дыму.Наука сочетается с шаманствоми торжествует вопреки всему!..Свершается!Сейчас бы грянуть маршам…А повар —белоснежная гора —среди больших кастрюль стоит, как маршал,и говорит решительно:«Пора!..»Он все сказал вам.Он не ждет награды.Во взгляде —вопрошающий озноб…И странный отблеск театральной рампывдруг заполняет кухню до основ.Пускай твердят про вечность летописцы,пусть трагик воспевает пыль эпох.А я —о прозе.О еде.О пище.Ведь если где-то существует бог,его я вижу у плиты великой, —распаренного,с черпаком в руке.С загадочною, доброю улыбкой.И – непременно —в белом колпаке.