События и люди 1878–1918

Моим особым доверием пользовался профессор Шиман — прямолинейный балтиец и передовой борец за германизм в противовес панславизму, проницательный политик и блестящий историк и писатель. Я постоянно привлекал его в качестве советника in rebus politicis и в вопросах, связанных с историей. Ему я обязан многими ценными сведениями, особенно в области ориентирования в восточных делах. Он часто бывал у меня в доме и, как, например, при посещении Танжера, неоднократно сопровождал меня в поездках. В беседах я делился с ним, между прочим, важными секретными материалами о неизвестных еще никому политических событиях. Его непоколебимая скрытность оправдывала мое доверие. Для меня было большим удовлетворением, когда после освобождения Балтики я мог назначить этого испытанного человека попечителем Дерптского университета. Совпадение наших политических взглядов на Россию хорошо иллюстрирует следующий факт. После Портсмутского мира, заключенного в 1905 году между Россией и Японией при посредничестве моем и президента Рузвельта, в Берлине и с официальной стороны (со стороны Министерства иностранных дел), и с неофициальной строилось много предположений о том, какой политической линии будет придерживаться Россия в дальнейшем. В общем преобладал тот взгляд, что озлобленная своим поражением Россия склонится на сторону Запада, стало быть — Германии, чтобы найти здесь те связи и подкрепления, с помощью которых она могла бы нанести ответный удар Японии, снова отвоевав потерянные области и восстановив таким образом свой престиж. Я придерживался совершенно иного мнения, которое, однако, официально не мог закрепить. Я подчеркивал, что русские одновременно и азиаты, и славяне. Как азиаты, они, несмотря на свое поражение, питают расположение к Японии; как славяне, они охотно вступят в союз с теми, кто показал уже однажды им свою силу. Поэтому я пришел к заключению, что, несмотря на соглашение в Бьёрке, Россия через некоторое время пойдет не с Германией, против которой она позже даже обратит свои силы, а с Японией. И в официальных, и в неофициальных кругах меня открыто осмеивали за подобные фантазии. Я вызвал Шимана и, не высказывая ему своей точки зрения, спросил его мнение по этому поводу. И был очень удовлетворен, когда в ответ Шиман изложил именно мои мысли. Долгое время Шиман и я оставались почти одиноки в своих взглядах по этому важному вопросу внешней политики. События доказали впоследствии нашу правоту. Берлинские так называемые знатоки России ошиблись, а с ними и другой официальный мир.

Уже в первые дни царствования передо мной встал вопрос о необходимости некоторых художественных построек. Прежде всего надо было воздвигнуть достойный моего деда и бабушки надгробный памятник. Старый мавзолей в Шарлоттенбурге был уже недостаточен, и требовалась пристройка к нему. К сожалению, денежные средства, отложенные для таких «экстренных сооружений» императором Вильгельмом Великим, так называемый чрезвычайный строительный фонд, были израсходованы на другие нужды во время 99 дней царствования Фридриха III. Таким образом, я вынужден был обременить казну непредвиденными расходами. Мавзолей моих родителей в Марли, на который я также должен был предоставить средства, был сооружен Императрицей Викторией, вдовой Фридриха III, по ее собственным рисункам и планам. Подробный осмотр королевских дворцов в столице и в провинции обнаружил, особенно в Берлинском дворце, в их состоянии — санитарном, жилищном и т. д. — такие серьезные дефекты, что нельзя было дольше откладывать их устранение. С большим трудом и терпением, но вместе с тем и с радостью я в течение моего 30-летнего царствования с помощью архитекторов, художников и т. п., уважая старые традиции моих предшественников, снова привел в порядок дворцы, руководствуясь при этом заботливо составленными сметами, лично проверенными и исправленными мной.