Сочинения

Мы продвигались к форту, награждаемые подобными же знаками внимания из мушкетов и пушек, продвигались до тех пор, пока не убедились, что вода доходит нам уже до груди и поднимается с каждым шагом все выше, после чего нам не оставалось ничего другого, как вернуться к лодкам и убраться подобру-поздорову. После этой вылазки сэр Генри навестил леди Уорингтон на «Сфинксе», был с ней весьма любезен и крепко подшучивал над автором этих скромных записок, коего он именовал не иначе как бунтовщиком в душе. Молю бога, чтобы моим детям не довелось стать свидетелями или участниками великих революций вроде той, что бушует ныне в стране наших несчастных соседей-французов. За редкими, крайне редкими исключениями к актерам этих великих трагедий лучше не приглядываться слишком пристально, ибо вожди на поверку оказываются не чем иным, как горластыми шарлатанами, герои – жалкими марионетками, а героини никак не могут похвастаться целомудрием. Награда далеко не всегда достается достойному, однако наша революция, как это ни удивительно, принесла ее как раз тому, кто больше всех ее заслуживал. А имена его врагов – помнит ли кто-нибудь их сейчас? И самые великие, самые удивительные его победы – отнюдь не те, которые он одержал в редких схватках с неприятелем, где успехи его были незначительны, а его победы над Конгрессом, над голодом и болезнями, над робкими друзьями и коварными врагами в его собственном стане, коих укрощал его могучий дух. Когда борьба закончилась и наши беспомощные предводители, возглавлявшие ее, принялись выгораживать каждый себя и поносить друг друга на виду у всей нации, – каких только взаимных обвинений не пришлось нам услышать каких только причин для проволочек не выдвигалось, каких только жалких оправданий не измышлялось в объяснение того, что такая-то эскадра с опозданием прибыла к месту назначения, что такой-то полк неверно понял приказ, а вон те ядра не подходили к вон тем пушкам, и так без конца! Но вот перед нами генерал, который бивал нас порой без единого выстрела, без пороха, без денег, и уж он-то никогда не помышлял об уловках, его-то никогда не покидало мужество. Во дни сомнений и тревог, опасностей и долгих бурь войны одна только неукротимая душа американского военачальника не дрогнула ни на миг.

Разумеется, неудача нашей чарльстонской экспедиции была раздута до небес, неприятель объявил ее своей грандиозной победой, научившись (скорее всего, от своих же предков) бить в барабаны по поводу захвата в плен какого-нибудь патруля, точно речь шла о победе в крупном сражении. Мистер Ли, этот победитель победителей, ринулся в Нью-Йорк, вовсю трубя о своей победе, и никто не принес ему более горячих поздравлений, чем главнокомандующий американской армии. В те дни они обращались друг к другу не иначе как «мой дорогой Ли» и «дорогой генерал», и меня всегда трогало то простодушное доверие и почитание, коим пользовались у главнокомандующего в начальный период революции те из его офицеров, что ранее служили в королевской армии. Так некогда мексиканцы взирали на дотоле не виданных ими вооруженных испанских всадников! И уж можете не сомневаться, что этот полоумный горластый хвастун Ли (как и еще один континентальный генерал, чье имя и дела приобрели в дальнейшем печальную известность) не преминул воспользоваться скромностью главнокомандующего: он не скупился на советы, хвастал и насмехался, отказывался повиноваться приказам, изо дня в день чиня все новые препятствия (как будто недоставало старых) на пути мистера Вашингтона, который лишь благодаря своему поразительному упорству не дал сбить себя с толку.