Сочинения

– Ей Богу, мой друг Рошефильд, – сказал Максим, видя, что его предупреждение не остановило Клода Виньона, – на твоем месте я отдал бы жене ее состояние. По крайней мере, не стали бы думать, что она атакует Калиста из-за его средств.

– Максим нрав, – сказала Шонц, посмотрев на вспыхнувшего Рошефильда, – я приобрела вам несколько тысяч франков и лучше трудно было бы употребить их. Я сделала бы счастливыми мужа и жену. Вот было бы хорошо!..

– Я никогда не думал об этом, – отвечал маркиз, – но прежде чем быть мужем, надо быть джентльменом.

– Позволь мне сказать тебе, когда наступит время для твоего великодушия, – проговорил Максим.

. – Артур, – сказала Аврелия, – Максим прав.

– Видишь ли, мой милый, наши добрые дела, как акции Кутюра, – говорила она, смотря в зеркало, чтобы видеть, кто входил, – надо уметь поместить их вовремя.

Кутюр вошел с Фино. Через несколько минут все гости собрались в чудном, голубом с золотом салоне отеля Шонц, так называли свою гостиницу артисты с тех пор, как Рошефильд купил его для Нинон И.

Заметив входящего Ла Пальферина, Максим встал ему на встречу, отвел к окну и вручил двадцать банковых билетов.

– Пожалуйста, мой друг, не береги их, – сказал он с невыразимой прелестью, свойственной ветреникам.

– Только вы способны так увеличивать ценность того, что даете… – отвечал Ла Пальферин.

– Ты решил?

– Конечно, раз я беру, – отвечал с высокомерной иронией молодой граф.

– И так, Натан через два дня представит тебя маркизе Рошефильд, – шепнул он ему на ухо.

Услыхав это имя, Ла Пальферин привскочил.

– Говори ей, что ты без ума от нее, а чтобы не выдать себя, напейся до смерти вина и ликера. Я попрошу Аврелию посадить тебя рядом с Патаном. Мы будем встречаться каждый вечер, в час ночи, на бульваре около церкви св. Магдалины. Ты будешь отдавать мне отчет в твоем успехе, а я буду давать тебе инструкции.

– Все будет исполнено, наставник, – сказал кланяясь граф.

– Зачем ты пригласила этого чудака, он одет, как первый лакей в трактире? – спросил Максим Аврелию на ухо, показывая на Ронсере.

– Разве ты никогда не видал «наследника» Ронсере из Алансона?

– Сударь, – обратился Максим к Фабиену, – вы должны знать моего товарища д’Эгриньона.

– Мы давно раззнакомились с Викторьеном, – отвечал Фабиен, – но в юности были очень хороши.

Обед этот принадлежал к числу тех, которые можно иметь только в Париже, у подобных мотовок, способных поразить изысканностью своего стола людей с самым утонченным вкусом. На одном из подобных ужинов у одной куртизанки, богатой и красивой, как Аврелия Шонц, Паганини объявил, что даже у царей он не видел такого стола, ни у одного принца не пил такого вина, никогда не слышал таких остроумных разговоров, никогда не видел столько блеска и изящества.

Около десяти часов Максим и Аврелия Шонц первые вышли из залы, оставив гостей, которые без стеснения рассказывали разные анекдоты, хвалились своими достоинствами, и липкими губами прикасались к краям рюмок, не будучи в состоянии осушить их.

– Ты не ошиблась, моя милая, – говорил Максим, – я приехал ради твоих прекрасных глаз и по очень важному делу; ты должна оставить Артура, но я позабочусь, чтобы он дал тебе двести тысяч франков.

– К чему я оставлю этого бедного человека?

– Чтобы выйти замуж за этого дурня, нарочно для того приехавшего из Алансона. Он уже был судьей, а я сделаю его председателем вместо отца Блонде, которому уже восемьдесят два года, а если ты сумеешь направить свой корабль, он сделается депутатом. Вы будете «особы», и ты превзойдешь графиню Брюель…

– Никогда! – сказала Аврелия, – она графиня.

– Есть ли у него какие-нибудь данные, чтобы сделаться графом?

– Ах! – воскликнула Аврелия, – у него есть герб! – И она отыскала письмо в великолепной корзинке, повешенной в углу камина, и подала Максиму; – что это значит? вот гребни.

– Серебряное поле с тремя красными гребнями, три кисти пурпурного винограда с зелеными стеблями и листьями, каска конюшего и девиз «Служить». Герб неважный, они были произведены в дворянство при Людовике XY. Дед их, наверно, был торговцем, а линия матери разбогатела от винной торговли и уже облагороженный Ронсере, наверно, был регистратором. Если ты сумеешь отделаться от Артура, Ронсере получит, по крайней мере, титул барона за это я тебе ручаюсь, моя милая козочка. На пять или на шесть лет тебе надо будет закабалить себя в провинции, если ты хочешь превратить г-жу Шонц в председательницу… Этот шут бросал на тебя такие взгляды, что в намерениях его не может быть сомнения, он у тебя в руках…

– Нет, – отвечала Аврелия, – когда дело зашло о предложении мне руки, про него можно было указать, как про водочный вопрос на бирже: вполне спокойно.

– Я его уговорю, если он навеселе теперь; посмотри, в каком они там состоянии…

– Не стоит идти туда: я слышу отсюда залпы Биксиу, хотя никто его не слушает. Я знаю моего Артура; он считает долгом быть любезным с Биксиу, и хотя бы с закрытыми глазами, но все же будет смотреть на него.

– Да, скажи, пожалуйста, для кого это я должна так стараться? – вдруг неожиданно спросила Аврелия.