Сочинения Александра Пушкина. Статья третья

Пускай веселы тениЛюбимых мне певцов,Оставя тайны сениСтигийских берегов,Иль области эфирны,Воздушною толпойСлетят на голос лирныйБеседовать со мной!..И мертвые с живымиВступили в хор един!..Что вижу? ты пред нимиПарнасский исполин,Певец героев, славы,Вслед вихрям и громам,

Наш лебедь величавый,Плывешь по небесам.В толпе и муз и граций,То с лирой, то с трубой,Наш Пиндар, наш ГорацийСливает голос свой.Он громок, быстр и силен,Как Суна средь степей,И нежен, тих, умилен,Как вешний соловей.Фантазии небеснойДавно любимый сын (?),То повестью прелестной

Пленяет Карамзин,То мудрого ПлатонаОписывает намИ ужин Агатона,И наслажденья храм;То древню Русь и нравыВладимира времянИ в колыбели славыРождение Славян.За ними сильф прекрасный.Воспитанник Харит,На цитре сладкогласнойО Душеньке бренчит;Мелецкого с собою

Улыбкою зоветИ с ним, рука с рукою,Гимн радости поет!..С эротами играя,Философ и пиит,Близ Федра и ПильпаяТам Дмитриев сидит;Беседуя с зверями,Как счастливый дитя,Парнасскими цветамиСкрыл истину шутя.За ним в часы свободыПоют среди певцовДва баловня природы,

Хемницер и Крылов.Наставники-пииты,О фебовы жрецы!Вам, вам плетут ХаритыБессмертные венцы!Я вами здесь вкушаюВосторги пиэридИ в радости взываю:О музы! я пиит!{13}

Что́ такое эти стихи, если не крик безотчетного восторга? Для Батюшкова все писатели, которыми привык он восхищаться с детства, равно велики и бессмертны. Державин у него – наш Пиндар, наш Гораций, как будто бы для него мало чести быть только нашим Пиндаром или только нашим Горацием. Если Батюшков тут же не назвал Державина еще и нашим Анакреоном, – это, вероятно, потому, что Анакреон, как длинное имя, не пришлось в меру стиха. Батюшков с Горацием был знаком не по слуху и не видел, что между Горацием – поэтом умиравшего, развратного языческого общества, и между Державиным, поэтом, для которого еще не было никакого общества, нет решительно ничего общего. Если Батюшков и не знал по-гречески, – он мог иметь понятие о Пиндаре по латинским и немецким переводам; но это, видно, не помогло ему понять, что еще менее какого бы то ни было сходства между Державиным и Пиндаром, – Пиндаром, которого – вдохновенная, возвышенная поэзия была голосом целого народа – и какого еще народа!.. Если Батюшков не упомянул в этих стихах о Хераскове и Сумарокове, это, вероятно, потому, что первому из них были уже нанесены страшные удары Мерзляковым и Строевым (П. М.), а второй мало-помалу как-то сам истерся в общественном мнении. Впрочем, это не мешает Батюшкову титуловать Хераскова громким именем «певца Россиады» и приписывать ему какую-то «славу писателя»[2]. Рассуждая о так называемой «легкой поэзии», Батюшков так рассказывает ее историю на Руси: