Сочинения Александра Пушкина. Статья третья

Там воин некогда, Одена храбрый внук,В боях приморских поседелый,Готовил сына в брань, и стрел пернатых пук,Броню заветну, меч тяжелый,Он юноше вручил израненной рукойИ громко восклицал, подняв дрожащи длани:«Тебе он обречен, о бог, властитель брани,Всегда и всюду твой!А ты, мой сын, клянись мечом твоих отцов{16}И Гелы клятвою кровавойНа западных струях быть ужасом враговИль пасть, как предки пали, с славой!»И пылкий юноша меч прадедов лобзал,

И к персям прижимал родительские длани,И в радости, как конь, при звуке новой брани,Кипел и трепетал!Война, война врагам отеческой земли!Суда наутро восшумели.Запенились моря, и быстры кораблиНа крыльях бури полетели!В долинах Нейстрии раздался браней гром.Туманный Альбион из края в край пылает,И Гела день и ночь в Валгаллу провождаетПогибших бледный сонм.Ах, юноша! спеши к отеческим брегам,Назад лети с добычей бранной;

Уж веет кроткий ветр вослед твоим судам,Герой, победою избранной.Уж скальды пиршества готовят на холмах,{17}Уж дубы в пламени, в сосудах мед сверкает,И вестник радости отцам провозглашаетПобеды на морях.Здесь, в мирной пристани, с денницей золотойТебя невеста ожидает,К тебе, о юноша, слезами и мольбойБогов на милость преклоняет.Но вот в тумане там, как стая лебедей,Белеют корабли, несомые волнами;О вей, попутный ветр, вей тихими устами

В ветрила кораблей!Суда у берегов, на них уже геройС добычей жен иноплеменных;К нему спешит отец с невестою младой[3]И лики скальдов вдохновенных.Красавица стоит безмолвствуя, в слезах,Едва на жениха взглянуть украдкой смеет,Потупя ясный взор, краснеет и бледнеет,Как месяц в небесах.

Не такова другая элегия Батюшкова – «Тень друга»; начало ее превосходно:

Я берег покидал туманный Альбиона;Казалось, он в волнах свинцовых утопал,

За кораблем вилася гальциона,И тихий глас ее пловцов увеселял.Вечерний ветр, валов плесканье,Однообразный шум и трепет парусов,И кормчего на палубе взываньеКо страже, дремлющей под говором валов:Все сладкую задумчивость питало.Как очарованный, у мачты я стоялИ сквозь туман и ночи покрывалоСветила севера любезного искал.

Повторим уже сказанное нами раз: после таких стихов нашей поэзии надобно было или остановиться на одном месте, или, развиваясь далее, выражаться в пушкинских стихах: так естествен переход от стиха Батюшкова к стиху Пушкина. Но окончание элегии «Тень друга» не соответствует началу: от стиха —

И вдруг… то был ли сон? предстал товарищ мне, —

начинается громкая декламация, где незаметно ни одного истинного, свежего чувства и ничто не потрясает сердца внезапно охлажденного и постепенно утомляемого читателя, особенно если он читает эту элегию вслух.