«Тихо и спокойно», – говорит Давид Ганземан
в своей книге «Пруссия и Франция» (2-е изд., Лейпциг, 1834, стр. 272), – «развиваются общие идеи и события в Пруссии, и тем незаметнее, что цензура не допускает никакого серьёзного обсуждения – на страницах прусской повседневной печати – касающихся государства политических и даже экономических вопросов, какой бы благопристойный и умеренный характер ни носило это обсуждение. Под серьёзным обсуждением следует понимать только такое, при котором можно приводить аргументы как в защиту определённого положения, так и против него. Почти ни один экономический вопрос не может быть разрешён серьёзно, если не рассматривать его в связи с внутренней и внешней политикой, ибо в очень редких случаях, – возможно, что таких случаев и вовсе не существует, – эта связь не будет иметь места. Целесообразно ли такое применение цензуры, может ли цензура вообще применяться иначе при данном состоянии правительства в Пруссии, – этих вопросов мы здесь не касаемся; довольно того, что дело обстоит именно так».Примем, далее, во внимание, что уже § 1 указа о цензуре от 19 декабря 1788 г. гласит:
«Цензура вовсе не ставит себе задачей препятствовать благопристойному, серьезному и скромному исследованию истины или вообще
подвергать писателей тем или иным бесцельным и тягостным стеснениям».Вспомним также, что эти же слова повторяются в статье 2-й указа о цензуре от 18 октября 1819 года:
«Цензура не должна препятствовать серьёзному и скромному исследованию истины и не должна подвергать писателей неподобающим стеснениям».
Сравним, далее, с этим вступительные слова цензурной инструкции от 24 декабря 1841 года:
«Чтобы уже теперь
освободить печать от неуместных ограничений, не соответствующих высочайшим видам, его величество король высочайшим кабинетским указом королевскому министерству соизволил выразить решительное неодобрение всяким неподобающим стеснениям литературной деятельности и соблаговолил уполномочить нас вновь призвать цензоров к точному соблюдению статьи 2-й указа о цензуре от 18 октября 1819 года».Напомним, наконец, следующее место:
«Цензор может, конечно, разрешить откровенное обсуждение также и внутренних дел
. – Несомненная трудность правильного определения границ в этом деле не должна отпугивать цензора в его стремлении действовать согласно истинному намерению закона и не должна внушать ему той мнительности, которая уж слишком часто давала повод к ложному истолкованию намерений правительства».