В современных государствах, как и в философии права Гегеля, осознанная, истинная действительность всеобщего дела является только формальной,
или только формальное является действительным всеобщим делом.Гегель заслуживает порицания не за то, что он изображает сущность современного государства так, как она есть, а за то, что он выдаёт то, чтò есть, за сущность государства
. То, что разумное действительно, доказывается как раз противоречием неразумной действительности, которая на каждом шагу является противоположностью тому, чтò она о себе говорит, и говорит о себе противоположное тому, чтò она есть.Вместо того чтобы показать, что «всеобщее дело» для себя «субъективно и потому действительно существует как таковое», что оно имеет также и форму «всеобщего дела», Гегель лишь показывает, что субъективностью всеобщего дела является бесформенность
, – ведь форма без содержания неизбежно является бесформенной. Форма, приобретаемая всеобщим делом в таком государстве, которое не является государством всеобщего дела, может быть только бесформенной, обманывающей самоё себя, противоречащей самой себе формой, призрачной формой, которая и разоблачит себя как эту призрачность.Роскошь сословного элемента вводится Гегелем лишь в угоду логике. Для-себя-бытие
всеобщего дела, как эмпирической всеобщности, должно обладать наличным бытием. Гегель не старается найти адекватное осуществление «для-себя-бытия всеобщего дела», он довольствуется тем, что находит эмпирическое существование, которое может быть сведено к этой логической категории. Этим существованием является тогда сословный элемент, причём Гегель сам не упускает случая, чтобы отметить, как жалко и противоречиво это существование. И после этого Гегель ещё бросает обыденному сознанию упрёк в том, что оно не считает достаточным это предлагаемое логическое удовлетворение, – в том, что оно требует не растворения действительности в логике при помощи произвольной абстракции, а требует превращения логики в истинную предметность.Я говорю: произвольная
абстракция. Ибо если правительственная власть желает всеобщего дела, знает и осуществляет его, если она вышла из народа и является эмпирической множественностью (что речь идёт не о совокупности как о целом – этому ведь поучает нас сам Гегель), – то почему же нельзя определить правительственную власть как «для-себя-бытие всеобщего дела»? Или же – почему нельзя рассматривать «сословия» как в-себе-бытие всеобщего дела, раз дело получает ясность, определённость, осуществление и самостоятельность лишь в лице правительства?Но настоящая противоположность заключается вот в чём: «всеобщее дело» должно ведь где-то быть представлено
в государстве как «действительное», – следовательно, как «эмпирическое всеобщее дело»; оно должно где-то выступить в венце и в мантии всеобщего, благодаря чему оно само собой становится ролью, иллюзией.Речь идёт здесь о противоположности «всеобщего» как «формы
», как чего-то облечённого в «форму всеобщности», и «всеобщего как содержания».В науке, например, «отдельная личность» может осуществлять всеобщее дело, да оно и осуществляется всегда отдельными личностями. Но действительно всеобщим оно становится лишь тогда, когда является уже не делом отдельной личности, а делом общества. Это изменяет не только форму, но и содержание. Здесь же речь идёт о государстве, где сам народ есть это всеобщее дело; здесь речь идёт о воле, которая своё действительное наличное бытие в качестве родовой воли имеет лишь в обладающей самосознанием воле народа. И здесь, сверх того, речь идёт об идее государства.
Современное государство, в котором «всеобщее дело», как и занятие им, является монополией, а монополии, с другой стороны, выступают как действительные всеобщие дела, – это современное государство додумалось до странной идеи – присвоить себе «всеобщее дело» в качестве одной только формы
(истинное заключается в том, что только форма является здесь всеобщим делом). Современное государство, таким образом, нашло соответствующую форму для своего содержания, которое только по видимости является действительным всеобщим делом.