Сочинения. Том 1

В последнее время царствования Генриха VII, т. е. с 1504 г., когда Мор подвергся опале за оппозицию, и вплоть до 1509 г., когда Генрих VII скончался, Томас Мор жил в постоянном опасении, в вечной и известной всем друзьям его тревоге, что придут вести его в Тауэр. Генрих VII, как и все Тюдоры, за исключением Эдуарда VI, был человеком самовластным, гневным, скорым на расправу, а политические учреждения Англии того времени обеспечивали за духовной и светской знатью и за частью торгового класса и поместного дворянства ряд определенных прав, венцом которых было право вотирования бюджета, но, собственно, личной неприкосновенности вплоть до издания «Habeas corpus act» при Карле II англичане не знали. Эпизод с резкой оппозицией двадцатишестилетнего Томаса Мора правительственному проекту, как уже сказано, стоил тюрьмы и штрафа отцу Мора, по личному желанию короля. Почему самого Мора не посадили в тюрьму, мы не знаем; мнения его биографов относительно того, что будто бы Мора не тронули, зная, что нечего с него взять [31]

, кажутся нам совершенно неосновательными. Не стеснялся же Генрих VII бросать в тюрьму целые семьи, не затруднялись вообще Тюдоры наказывать (как и современник их Иван Грозный, как и все без исключения правители XV и XVI вв.) не только виновных, но и их родню: почему же бы он не посадил вместе с отцом и самого Томаса, тем более что Томас провинился? Просто какой-то случай спас Томаса; Ропер с обычной своей добросовестностью и не выдает за бесспорный факт свое предположение, но у позднейших биографов Мора (Кресакра Мора, новейших авторов) это предположение получило характер полной достоверности и положительности. Мор должен был с 1504 до 1509 г. жить под постоянным ожиданием ареста и даже подумывал бежать во Францию, как раз, когда враг его умер и на престол вступил Генрих VIII.

Как по мановению волшебного жезла разом все изменилось, в положении Мора: опала кончилась, посыпались знаки милости… Генрих VIII обладал характером довольно сложным; его вовсе нельзя представлять себе только тривиальным, беспощадным и сластолюбивым тираном, каким его знает популярная традиция: это был человек умный, разносторонний, необыкновенно живо схватывавший и смысл гуманистических отвлеченностей, которыми он интересовался в первые годы правления, и все тайные пружины интриг Франциска I и Карла V, вечных своих соперников; Генрих VIII был не так алчен к деньгам, как его отец: честолюбие и любовь к женщинам были преобладающими его страстями, а корысть имела, так сказать, лишь служебное значение, но не самодовлеющее, как у Генриха VII. Еще была черта у Генриха VIII: он (особенно в молодости) умел нравиться, умел привлекать, кого хотел. Его нельзя было назвать неискренним, хотя он и обманывал постоянно тех, кто с ним сближался; это был человек минуты, притом так глубоко и искренно эгоистичный, что всегда сам же, даже с известной небрежностью, объявлял верившим ему людям свою волю, нередко шедшую вразрез с тем, что он им накануне говорил. Он никогда не давал себе труда спорить, убеждать, доказывать свою правоту, а мнения свои менял весьма часто, хотя это и не порождало нерешительности: он приводил в исполнение свое решение, а потом уже, по исполнении, отменял или жалел о случившемся. Например, когда ему доложили, что Томас Мор уже обезглавлен, он рассердился на Анну Болейн, бывшую с ним, и стал ее упрекать в случившемся, хотя не она, а он сам сделал все, чтобы погубить Мора. При полной свободе от всяких моральных мотивов, от всяких побуждений, кроме требований беззаветного эгоизма, Генрих VIII все-таки разносторонностью своего умственного развития, своим интересом к гуманистической литературе, наконец своей внешней любезностью и обходительностью создал себе еще до вступления на престол репутацию ученого и добродетельного человека. В первый же день своего самостоятельного правления, 23 апреля 1509 г., король отправил в Тауэр Эмпсона и Дедли, двух лиц, игравших при Генрихе VII вплоть до его кончины роль Малюты Скуратова и Басманова. Это были типичные «опричники», хотя Англия и не знала официального учреждения опричнины: их специальностью было выискивать изменников, чтобы потом заставлять тех спасать свою жизнь взносом крупных штрафов. Низвержение временщиков могло, разумеется, только оживить симпатии к молодому государю и надежды, возлагавшиеся на него. Так или иначе, вскоре по восшествии на престол Генрих VIII получил от Томаса Мора поздравительные стихи, преисполненные самыми льстивыми выражениями и изъявлениями восторга перед его добродетелями. Этот эпизод, действительно загадочный по своему несоответствию с моральными качествами Томаса Мора, может быть объяснен и чувством облегчения при миновании опасности, и в самом деле надеждой на Генриха как на покровителя наук. Во всяком случае биографы Томаса Мора (Каутский, Бриджетт, Hutton) зачем-то особенно стараются «оправдать» своего героя в этом происшествии и вообще в сношениях его с Генрихом VIII.