Письмо это прервано было получением от Вас книг и пелеринки для Шнитниковой и помады. Письма при этом не получил. Книги размокли в каком-нибудь горном потоке — это к добру Брамбеуса: авось он не будет так сух, как я его представляю себе. Еще получил я диковинку — письмо, и от кого вы думаете? от Фаддея! Оправдание Греча и Смирдина, обвинение сестры Елены (которую несчастия точно сделали чересчур подозрительною) — и наконец, разумеется, выходки против Вас и предвещание, что Вы меня обманете, обсчитаете и бог весть что. Я не сомневаюсь, что Булгарин любит меня, ибо я ничего не сделал такого против него, за что бы он имел право меня разлюбить; но что он любит более всего деньги — и в этом трудно усумниться. Впрочем, я не потерял к нему приязни — в основе он добрый малый, но худые примеры и советы увлекли его характер-самокат. Не постигаю, отчего они так клевещут о Вас? Врагом по литературе позволено быть — но личность есть вещь святая, и смешивать частную жизнь с публичным изданием — есть низость.
Письма адресуйте покуда в Тифлис, Павлу Александровичу Бестужеву, артиллерии поручику. В канцелярию начальника артиллерии. Он или доставит их мне, или сохранит до моего приезда.
Здоровье мое плохо.
Насчет Ахалцыха скажу одно — я буду там прилежнее, и, конечно, «Телеграф» мне скажет за то спасибо. Кстати (или, бишь, некстати) о моей статье — попытайте перевести на французский язык мнение о романтизме без исключений и без имени и пошлите в журнал французский, в Петербурге издаваемый. В близости государя цензура гораздо умнее и не вычеркнет, я думаю, евангельских истин.
Смирдин платит мне 5 тысяч в год за 12 листов. Таиса Максимовна очень благодарит супругу вашу за вкус ее убора, — а я за то, что вы меня, своего должника, так скоро и мило удовлетворяете. Чувствую это.
Братца Николая обнимаю, ваш
Александр. 21 февр<аля> 1834
21. Н. А. и М. А. Бестужевым
1835 года, декабря 1-го.