Сочинения в двенадцати томах. Том 2

Но среди образованного класса, среди литераторов и журналистов уже высказывались в 1789–1791 гг. некоторые взгляды, затрагивавшие принцип частной собственности. Лихтанберже в своей книге «Социализм при французской революции» посвятил несколько страниц некоторым из этих взглядов (особенно Фоше, Прюдома и др.); но ни Фоше, ни другие, упоминаемые Лихтанберже, авторы этой категории о рабочих не говорят, а имеют в виду (всюду, где от общих рассуждений о собственности переходят к конкретным) именно земельную собственность, «аграрный закон», как тогда говорили. Впрочем, и сами по себе подобные взгляды, особенно до 1792 г., являлись одинокими, эфемерными и довольно неопределенными изъявлениями больше филантропического, нежели социально-реформаторского характера.

Эти взгляды к нашей теме, особенно в хронологических рамках публикуемой пока части работы, ни малейшего отношения не имеют. Но мы, конечно, остановимся на взглядах, впоследствии высказывавшихся, враждебных частной собственности, когда будем говорить об эпохе Конвента, ибо тогда разногласия и споры об этом предмете перестали носить характер только литературных курьезов и, в частности, вопрос о пределах власти государства над частной собственностью живо и непосредственно соприкасался с некоторыми требованиями неимущей городской массы (вроде, например, требования об установлении цен на хлеб и т. п.). Обо всем этом подробная речь будет еще впереди, в следующих частях работы.

6

Мы подошли к концу Учредительного собрания. За полтора месяца до того, как Собрание разошлось, случилось то кровавое событие, которое получило название «манифестации 17 июля», и на нем совершенно необходимо остановиться, ибо оно и к нашей теме имеет прямое касательство. И тут мы обратим внимание читателя на некоторые новые черты, о которых говорят нам рукописи, касающиеся именно рабочих.

20 июня 1791 г., как известно, король бежал с семьей из Тюльери. Это событие как громом поразило и Национальное собрание, и муниципалитет, и все население столицы, — буржуазию еще больше, чем неимущий класс. Двор сразу раскрывал карты, и в первый момент казалось, что всякие мечты о наступлении мирного существования конституционной монархии должны разлететься прахом. С отличавшими ее сознательностью и решительностью буржуазия моментально приняла вызов. Сейчас же само собой установилось как бы полное слияние обоих течений в Национальном собрании, и яркий представитель охранительной тенденции Ле Шапелье 21 июня пошел в якобинский клуб, как бы желая подчеркнуть на этот раз свою солидарность с далекими и враждебными ему якобинцами. Воссоединение всех врагов старого режима с целью дать сплоченный отпор замыслам двора стало на очереди дня. Рабочим начали раздавать оружие по секциям и зачислять их в национальную гвардию [59].

Но и сами рабочие бросились доставать оружие, и таким же способом, как перед взятием Бастилии ровно за 2 года до того — открытой силой, и именно в зданиях, принадлежащих духовенству [60]

, которое всегда подозревалось в сочувствии старому порядку. Сразу воскресло настроение конца июня и начала июля 1789 г.

И подобно тому, как тогда, в конце июня и начало июля 1789 г., раздражение и отчаяние рабочего люда от голода и безработицы нашли себе исход в той решительной борьбе, которая завязалась между буржуазией и старым режимом, причем старый режим открыл атаку (сначала угрозами, сосредоточением войск, наконец отставкой Неккера), а буржуазия, не колеблясь, подняла брошенную перчатку, так и теперь, ровно через 2 года, в конце июня и начале июля 1791 г., горькое чувство, которое мы заметили в петициях стачечников в апреле, мае и июне этого года, напряжение и раздражение после двухмесячной упорной и неуспешной борьбы с хозяевами, в частности, еще тревога за свой завтрашний день у десятков тысяч рабочих благотворительных мастерских, внезапно закрытых, как мы знаем, после доклада Ларошфуко-Лианкура 16 июня, — все, что вдруг нашло себе исход в той борьбе, которая, опять-таки по вызову со стороны двора, должна была завязаться между буржуазией и представителями старого режима, ибо бегство короля являлось как бы прологом к иностранному нашествию.

Но на этот раз события пошли совсем иначе. Вечером 22 июня Париж и Национальное собрание узнали, что король арестован в Варенне. С этого момента начинается обратное течение в правящей буржуазии. Первая опасность миновала, двор надолго обезврежен, король всецело в руках Собрания, никакой борьбы с контрреволюционерами в ближайшем будущем не предвидится.