Сочинения в двух томах. Т.2

Некоторые нелепые мнения законоведов относительно издания законов.

6. Так как мы видим, что все законы, писаные и неписаные, имеют свой авторитет и силу в зависимости от воли государства, т.е. от воли его представителя, каковым является в монархии монарх, а в других государствах – верховное собрание, то приходится удивляться возникновению таких мнений, какие мы находим в разных государствах в трудах выдающихся законоведов, непосредственно или логически делающих законодательную власть зависимой от частных людей или от подчиненных судей. Таково, например, положение, что право контроля над обычным правом принадлежит только парламенту

, – положение верное лишь там, где парламент обладает верховной властью и может быть созван и распущен исключительно по своему решению. Ибо, если кто-либо имеет право распускать его, тогда он же имеет право контролировать его и, следовательно, контролировать его контроль. И если такого права нет не у кого другого, то все право контроля над законами принадлежит не парламенту, а контролю в парламенте. А если парламент там, где он является сувереном, созвал бы из представителей подвластных ему провинций для обсуждения какого угодно вопроса самое многочисленное собрание и если бы это собрание состояло из самых умных людей, то все же никто не поверит, что такое собрание фактом своего созыва получило законодательную власть. Таково же также положение о том, что двумя мечами государства являются сила и юстиция, из которых первая находится в руках короля, а вторая передана в руки парламента

, как будто могло бы существовать государство, где сила была в руках, которыми юстиция не имела власти управлять.

7. Наши законоведы согласны с тем, что закон никогда не может противоречить разуму и что законом является не буква (т.е. всякая конструкция закона), а лишь то, что соответствует намерению законодателя. И это верно. Вопрос только в том, чьему разуму должен соответствовать закон. Этим разумом не может быть разум любого человека, ибо тогда законы так же часто противоречили бы друг другу, как и различные схоластические учения; этим разумом не может также быть (как думает Эд. Кок) искусственное совершенство разума, достигнутое долгим изучением, наблюдением и опытом

. Ибо бывает так, что долгое изучение умножает и утверждает ошибочные мнения, а где люди строят на неправильных основаниях, там, чем больше они построят, тем сильнее развал, мнения же и решения тех, кто изучает и наблюдает в течение одинакового времени и с одинаковым прилежанием, бывают и должны остаться противоречивыми. Поэтому закон устанавливается не juris prudentia[72], или мудростью подчиненных судей, а разумом и приказанием нашего искусственного человека – государства. И так как государство является в лице своего представителя единым лицом, то нелегко могут возникнуть противоречия в законах, а если таковые возникают, то тот же разум способен путем толкования и изменения устранить их. Во всех судах судит суверен (являющийся государственным лицом). Подчиненный судья обязан принять во внимание мотив, побудивший его суверена издать такой закон, с тем чтобы согласовать свое решение с ним, но тогда это решение суверена. Иначе – это собственное, потому и неправильное, решение судьи.

Закон есть закон лишь для тех, кто способен его понимать. 8. Из того, что закон есть приказание, а приказание состоит в изъявлении или проявлении в устной, письменной или какой-нибудь другой форме воли того, кто приказывает, мы можем заключить, что приказание государства является законом лишь для тех, кто способен понимать его. Для идиотов, детей и сумасшедших не существует закона, так же как и для зверей, и к ним неприменимы понятия справедливого и несправедливого, ибо они никогда не были способны заключать соглашение или понимать вытекающие из него последствия и, следовательно, никогда не обязывались считать своими действия какого-либо суверена, как это должны делать те, кто устанавливает для себя государство. И подобно тому как не вменяется в вину несоблюдение законов людям, которых природа или случай лишили возможности познания законов вообще, не должно быть вменено в вину несоблюдение закона любому, которого какой-нибудь случай, происшедший не по его вине, лишил возможности познать его, ибо, собственно говоря, этот закон не является законом для него. В этом месте необходимо поэтому рассмотреть доводы в признаки, достаточные для того, чтобы при их помощи установить, каков закон, т.е. какова воля суверена, как при монархиях, так и при других формах правления.