От увещаний и выговоров практической Олли Гэбриел убегал на холм Конроя; там, в своей старой хижине, раскурив трубку, он предавался думам о женском непостоянстве и о странностях прекрасного пола вообще. Бывало и так, что он забредал к исполинской сосне, по-прежнему в зловещем одиночестве высившейся над своими лесными собратьями, и, устроившись меж корней у подножья, размышлял о своем нынешнем положении, о превратностях судьбы, об устрашающей проницательности Олли, наконец, о бесконечной милости Творца, допускающего существование на земле таких бестолковых и ни на что не годных созданий, как Гэбриел Конрой. Порою, машинально, повинуясь силе привычки, он нарушал границу отведенной им для себя прогулочной зоны и приближался к красивому дому на вершине холма, в котором, с момента памятного прощания с женой, даже ноги его не было. Стоило Гэбриелу заметить, что он забрел куда не следует, и он тотчас же отступал с чувством неловкости и какого-то суеверного страха. Однажды, возвращаясь после такого набега и проходя каштановой рощей возле самого дома, он наткнулся на брошенную на выгоревшей траве корзиночку с шитьем. Гэбриел узнал рабочую корзинку своей жены и вспомнил, что именно здесь она обычно искала убежища от нестерпимой полуденной жары. С минуту помедлив, он шагнул было дальше, но потом, одолеваемый смущением, вернулся снова. Касаться вещей жены после совершившегося разрыва было неприятно Гэбриелу и казалось ему непорядочным; с другой стороны, оставить корзиночку миссис Конрой на произвол непогоды или же в добычу праздношатающемуся китайцу было несовместно с тем уважением, которое Гэбриел питал даже к слабостям своей жены. Наконец он принял решение подобрать корзиночку, чтобы переслать ее юристу Максуэллу как хранителю имущества миссис Конрой. Но, к великому его неудовольствию (Гэбриел скорее отрубил бы себе руку, нежели стал бы любопытствовать, что там лежит), корзиночка вдруг раскрылась; мелочи, лежавшие в ней, посыпались на землю, и ему пришлось подбирать их — одну вещицу за другой. Среди прочего ему попалась детская распашонка, такая крохотная, что легко уместилась у него на ладони. Поскольку Гэбриел, во время своих странствий с переселенческой партией, не раз выполнял обязанности няньки и пестуна едва появившихся на свет несмышленых младенцев, он был достаточно знаком с этими святыми принадлежностями, вовсе неведомыми бездетным мужчинам.
Вместо того чтобы положить распашонку обратно к прочим вещам, Гэбриел, залившись сильнейшим румянцем и чувствуя себя еще более виноватым, чем всегда, сунул ее в карман куртки. Хуже того, вопреки принятому решению, он не отослал корзинку юристу Максуэллу и даже словом не упомянул о находке, когда вечером делал отчет Олли о том, как провел день. Следующие два дня он был молчалив и задумчив и получил строгий выговор от Олли за глупое поведение вообще, а в особенности за то, что отлынивает от исполнения своих обязанностей.
— Юристы совсем с ног сбились; хотели при тебе допросить китайца А Фе; только его разыскали, как ты пропал; а юрист Максуэлл говорит, что он самый важный свидетель. А где прикажешь тебя искать? Не иначе как ты был внизу, в лощине, точил лясы с этими приезжими из Арканзаса; а не то еще нянчил ребенка у миссис Уэлч. А ведь ты взрослый мужчина, у тебя у самого семья! Просто ума не приложу, Гэйб, когда ты наконец остепенишься? Занят целый день Бог знает какими пустяками, когда тебя вот-вот поведут на суд, и не за что-нибудь, а за человекоубийство. Ну дело ли это, Гэйб, превращаться в даровую няньку для чужих людей?
Гэбриел прибыл в контору Максуэлла к моменту, когда хозяин конторы и Артур Пуанзет, вконец умаявшись и потеряв последнюю надежду чего-либо добиться, закончили допрос А Фе. Адвокатам нужно было доказать, что в момент убийства на холме Конроя Гэбриела там не было; для этого им требовался второй свидетель, белый, чтобы подтвердить на суде длиннейший рассказ А Фе. К несчастью, А Фе за все время, что искал Гэбриела и возвращался назад, не встретил ни единого человека белой расы. К тому же А Фе, как казалось адвокатам, путался в деталях. Даже если бы его удалось вызвать в суд как свидетеля, большого толку от него все равно не было бы. В довершение всего он вдруг насупился и помрачнел.
— К сожалению, мы ничего не добились от вашего друга А Фе, — сказал Артур, пожимая Гэбриелу руку. — Может быть, вам удастся оживить его память; впрочем, сомневаюсь.