Один за другим подходили паломники к трону прекрасного принца, звоном колокола увеселяли они будду, целовали его колени и, добавив коровьего масла в золотые светильники, уступали место следующим. А Большой Чжу каждого одаривал необыкновенной своей улыбкой. Бронзовый лик его сверкал золотым порошком недавней покраски, тени и отблески перебегали по нему, и казалось, что статуя всякий раз оживает, когда от новой порции масла вспыхивают светильники. Бурятский лама в последний раз взглянул на улыбающегося будду и обогнул одну из поддерживающих балдахин сине-зеленых колонн, сделанных в виде золотых драконов.
Теперь ему следовало воздать почести сидящим по обе стороны Большого Чжу грядущему будде Майтрее и первому из явившихся в мир будд — Дипанкаре. Оставив перед каждой статуей хадак и несколько серебряных монет, он направился к изображению Цзонхавы. Трон его был установлен возле большого небесного камня, который желтошапочный реформатор нашел в одной из пещер. На камне стоял колокольчик с большим рубином в ручке. На эту реликвию, принадлежавшую главному ученику будды — Маудгалье, разрешалось только смотреть. Лишь высшие ламы могли звонить в этот колокольчик.
Бурятский паломник вошел в покой Цзонхавы сразу же после того, как их покинул индийский пандит. Вновь сближались их смыкающиеся круги.
В сопровождении служителя храма пандит проследовал в покои Авалокитешвары, которого в Тибете называют Шэньрэзиг чу-чиг-цзал.
Говорят, что однажды царь Сронцзан-гамбо услышал голос, повелевший ему сделать статую Авалокитешвары в человеческий рост, после чего исполнятся все желания царя. Лучший непальский мастер взялся за изготовление статуи милосердного бодхисаттвы. Он взял ветку дерева мудрости бо, под которым Шакья-Муни достиг состояния будды, и песку с берега реки Найранчжана, в которой он купался после того, как обрел всезнание, немного земли с острова великого океана и земли из восьми священных мест Индии, частицу сандалового дерева и еще десяти других священных веществ. Все это он измельчил в порошок и смочил затем молоком красной коровы и козы. Так была получена мягкая масса, из которой и слепил он статую, внутри которой поместил сандаловое изображение Авалокитешвары, привезенное с Цейлона. «Не я лепил ее, — говорил потом мастер, — она сама возникла из драгоценной массы». А еще рассказывают, что статуя поглотила души царя и его супруги.
Индийский пандит воздал почести Авалокитешваре и всем окружающим его богам и богиням. Он посетил покой царя Сронцзан-гамбо и других тибетских святых, возложил связки свечей к лотосовым тронам будд прошедшего, настоящего и будущего времен. Служитель показал ему и знаменитую статую Ваджра-пани. Иконоборец Ландарма велел уничтожить ее. Но слуга, который привязал ей на шею веревку, внезапно потерял рассудок и упал. Изо рта его хлынула кровь, и он умер. Статуя же осталась стоять.
Служитель проводил пандита во внешний двор, где стояли устрашители, охраняющие Сронцзан-гамбо и обеих его жен. Но пандит уже устал от богов и святых. Рассеянным взглядом окинул он раскрашенные фигуры и увидел вдруг лежащие у ног одного из устрашителей исполинские рога яка.
— Я никогда не видел таких больших рогов, — сказал он служителю. — Откуда они?
И служитель поведал ему волшебную историю, которую вот уже в тысячный раз рассказывал любопытным паломникам.
— Ученик странствующего святого и поэта Мила-рапы отправился как-то в Индию, чтобы изучить там все тайны веры. Через несколько лет он возвратился на родину, исполненный гордости своими великими познаниями. Миларапа тепло встретил любимого ученика и взял его с собой в очередное паломничество в Лхасу. И вот, когда они ехали по безлюдной пустыне, Миларапа увидел эти рога. Провидя все наперед, он решил дать гордому и спесивому ученику хороший урок. «Принеси мне эти рога», — сказал он. «Зачем они тебе? — спросил ученик. — Их нельзя съесть, они не дадут нам воды в этой пустыне, из них не сошьешь одежду». Про себя же он подумал: «Учитель совсем спятил. Ему нужно все, что только он ни увидит. И все он раздражается, ворчит, словно старый пес, а то совсем впадает в детство». Миларапа, конечно, догадывался, что думает о нем ученик, но не подал виду и только сказал: «Кто знает, что может произойти? Только мне кажется, эти рога еще нам понадобятся». С этими словами он поднял рога и понес их сам.
Через некоторое время путешественников настигла сильная буря. Ревел ветер, громыхал гром, больно хлестал крупный град. А кругом не было даже жалкой мышиной норки, где бы можно было переждать непогоду. Ученик закрыл голову руками и сел на песок. Он не надеялся дожить до окончания бури. И вдруг он заметил, что Миларапа забрался в один из рогов и спокойно ждет там, пока уляжется непогода. «Если сын таков, как его отец, — сказал святой ученику, — то пусть он тоже заберется внутрь рога». Но в роге не умещалась даже шляпа бедного ученика, который утратил всю свою спесь. Тут небо прояснилось, ветер утих, и Миларапа вылез из убежища. Ученик же Миларапы принес рога в Лхасу и пожертвовал их Чжу.