— Послушайте ее, добрые люди! Почему я решил дезертировать?! Да если бы пришлось воевать с врагом, я дрался бы в первых рядах! Но эти письма от моей старой матушки, мисс!.. Старушка смертельно больна, она в графстве Клер, в Ирландии, пошли ей Господь долгую жизнь! А уж сестры мои на Девятой авеню, что в Нью-Йорке, они выплакали себе глаза, раздумывая, каково мне здесь, в Четвертом пехотном… В пустыне, среди диких язычников. Если бы я был в кавалерийском полку — мой отец был драгуном, мисс! — я бы и горюшка не видал. Ноги в стремена — и скакал бы сейчас на параде, мисс, а не скитался бы по Болоту, изнывая от холода, голода и от жажды, весь в иле, в грязи, не стоял бы таким перед юной леди, которой нужно бы родиться дочкой фельдмаршала, — помолчу лучше о дочерях полковника Престона, которые не годятся ей и в служанки.
Выросшая на границе испанских поселений, Мэгги Кульпеппер, наверно, была одной из немногих американок, не встречавшихся никогда в своей жизни с ирландцем. Вспыхнувшая на мгновение улыбка — редкая гостья на капризных губах, — казалось, подтверждала хвалы незнакомца. Но улыбка так же быстро ушла, и девушка сухо сказала:
— Значит, ты хочешь выпить, поесть и сменить одежду. А что, если вернется мой брат и захватит тебя здесь?
— Верное слово, мисс, он ищет меня сейчас у лагуны с двумя язычниками-индейцами. Тот желтый индеец и почуял меня, когда я валялся в канаве. Но только ваши светлые глазки, мисс, — пусть сияют они тысячу лет! — усмотрели, как я прокрался за ним и сбил его с толку.
С минуту девушка, раздумывая, молчала.
— Мы с Фортом не дружим, — сказала она наконец, — но это не повод, чтобы мой брат стал с тобой нянчиться. Обожди меня здесь. Если я запою, значит, он возвратился; тогда беги с тем, что получил, и будь рад, что остался цел.
Она захлопнула дверь, заперла ее, пошла в столовую, вернулась с завернутой в бумагу едой, сняла со стены оплетенную флягу, потом пошла в спальню брата, взяла там фланелевую рубашку, рабочий комбинезон и грубошерстное индейское одеяло и, открыв снова дверь, положила все это перед изумленным и восхищенным бродягой. Глаза у него заблестели, и он уже было завел: «Слава Господу Богу!» — но на сей раз дар шутовства изменил ему. Искреннее чувство выразилось в молчании, более красноречивом, чем какие-либо слова. Торопливо вытер он рубахой перемазанное лицо и глаза и, ухватив грязными пальцами рукав ее куртки, поднес его близко к губам.
— Иди! — властно сказала она. — Уходи, или будет поздно.
— Хоть режьте меня!.. Языка лишился! — пробормотал он, исчезая за перилами галереи.
Она постояла еще немного, держа дверь полуотворенной и глядя во тьму, казалось лившуюся в комнату, как волны прилива. Потом, закрыв дверь, направилась к себе в спальню, чтобы заняться собственным туалетом. Когда она появилась вновь, то была в чулочках и туфельках; вместо саржевой юбки она надела яркое ситцевое платье, а на шею повязала кружевную косынку. Она расправилась со своими непокорными локонами, соорудив надо лбом подобие норманнской арки, в которой отдельные завитки выполняли роль контрфорсов. Когда, немного погодя, вошел ее брат, она не подняла взора и продолжала глядеть в огонь, хоть это и было чуточку странно.
— Боб решил, что солдаты в лодке охотятся на дезертиров, — сказал Джим с досадой. — Хотел уверить меня, что один из них прячется в нашем Болоте. Обычные индейские выдумки. Решил, наверное, что заработает лишний стакан огненной воды, если погоняет меня, дурака, по зарослям.
— Ах вот где ты был! — ответила Мэгги, не отрывая глаз от огня. — С каких это пор ты стал дружить с правительством и с полковником Престоном, охотиться и заодно и спасать их имущество?
— Я не хочу, чтобы эти бродяги скитались по нашему Болоту, Мэг, — решительно возразил Джим.
— А что бы ты сделал, если бы отыскал дезертира? — спросила Мэг, устремив взгляд на брата.
— Угостил бы его бекасинником, чтобы долго помнил меня и благодарил Бога, что я не стреляю картечью. — Заметив, что сестра отнеслась к его словам с чрезмерной серьезностью, Джим добавил: — А что ты думаешь? В военное время солдаты его пристрелили бы.
— Пусть так, но тебе незачем в этом участвовать.
— Почему? Он все равно что беглый преступник. Кто поручится, что он не промышляет убийством и грабежом?
— На него не похоже, — сказала Мэг, не подумавши.
— На кого не похоже?! — быстро переспросил брат, взглянув на нее в упор.
— Не похоже на человека, — сказала Мэгги, с женским проворством заглаживая свою опрометчивость, — который мог преспокойно столкнуть нас обоих в воду и отобрать у нас ружья и все же не сделал этого.
— Пусть попробовал бы! — заявил ее брат, усмехнувшись высокомерно и заливаясь гневным румянцем. — За кого ты меня принимаешь?!
Мэгги увидела, что взяла ошибочный тон, и впервые в жизни решила скрыть свою тайну от брата — пока до утра.