Сочинения в трех томах. Том 2

Много лет назад я с ним встретился почти в такой же обстановке, и тогда он сидел у костра, поджаривая мясо. Тот же костюм, та же поза. Узнаю енотовую шапку, узкие наколенники из оленьей кожи, тощие, словно деревянные ноги. Траппер как будто не переодевался с момента нашей первой встречи: все так же засалено.

Забыть такого человека немыслимо. Это был Рубен Раулингс, или старый Рубби, как его звали обычно, — знаменитость среди трапперов.

С ним его неизменный товарищ — Билли Гаррей, неразлучный спутник старого Рубби.

Со мной друзья!

Я хотел было их окликнуть, но взгляд мой упал на лошадей, щипавших траву в отдалении. То, что я увидел, было настолько неожиданным, что, несмотря на боль, я приподнялся на локте.

На привязи разгуливала старая слепая кобыла с потертыми боками, торчащими ребрами и длинными ушами. По худобе ее, по серой масти, по жидкому хвосту и общему сходству с мулом я узнал старую приятельницу — лошадь Рубби. Рядом с нею находился рослый и статный конь Гаррея и, наконец, тут же, на привязи — мой бесценный Моро!

Вот сюрприз! Моро умчался от медведя в прерию. А я-то считал его погибшим!

Но если читатель думает, что причиной моего волнения была встреча с Моро, он ошибается. Тут была еще одна лошадь. Я тоже ее узнал!

Благородная стать, крутые бока, белая с серебристым отливом масть, пышный хвост и черные торчащие уши все это было мне знакомо…

Здесь был Белый мустанг прерии!

Глава XXIV

НОЧНАЯ БЕСЕДА

От нервного потрясения и физической боли я потерял сознание. Обморок был коротким. Ухаживавшие за мной трапперы положили мне мокрую тряпку на лоб. Я очнулся, но еще не мог говорить. Они беседовали. Вот что я услышал.

— Черт побрал бы этих женщин! — говорил знакомый голос Рубби. — Как издеваются над нашим братом! Погляди-ка на молодца, в каком он состоянии. А все из-за девушки. К черту женщин!

— Ну, чего там! — с расстановкой ответил Гаррей. — Он ее любит. Девушка, я слышал, недурна собой. Любовь, Рубби, не шутка.

Протянутая на жердях буйволовая кожа скрывала от меня Рубби, но по долетавшему до меня бульканью я заключил, что Рубби приложился к бутылке — так на него подействовали слова Гаррея.

— У тебя, как вижу, — продолжал, откашлявшись, Рубби, — в голове гуляет ветер, как у злополучного капитана. Любовь, говоришь, не шутка! Э-хе-хе! Зрелых, разумных людей она превращает в мальчишек. Приятеля нашего любовь совсем окрутила.

— Помалкивай, Рубби! Опыт в любви у тебя небольшой.

— Ты попал в самую точку, Билли: и со мной — кхе-кхе! — однажды приключилось… и я когда-то был влюблен! Влюблен — от головы до пят. Но девушка, видишь ли, была красива, как картинка…

Это признание сопровождалось вздохом, напоминавшим фырканье бизона.

— Кто же она? — спросил, помолчав, Гаррей. — Белая или краснокожая?

— Краснокожая? — презрительно воскликнул Рубби. — Ну нет, дорогой, это не мой вкус! Впрочем, я не хочу сказать, что индианки хуже белых! По-своему они хороши. С ними легче развязаться. У меня в разное время было с полдюжины краснокожих приятельниц. И можешь мне верить, приятель, я ни разу никому не переуступал этих скво на одну булавку или щепотку табаку дешевле, чем они мне обошлись. Большей частью я брал даже лишнее. Но вернемся к той, о которой ты спрашиваешь: эта девушка была подругой моего детства.

— Значит, белая?

— Еще спрашивает! Как лепесток маргаритки. Как череп бизона, выбеленный солнцем прерии. А волосы… Ого! Золотисто-рыжие, как хвост лисицы, и шальные глаза. Ах, Билли! Такие глаза, старина, хоть кому вскружат голову. Большие и нежные, как у оленьей самки. Только раз в жизни встречал я такие глаза.

— А как же ее звали?