Сочинения в трех томах. Том 2

Это был юноша лет двадцати, державшийся с апломбом тридцатилетнего человека. В теплом климате вообще, а особенно в Новом Орлеане, часто попадаются такие преждевременно зрелые люди. Роста он был среднего. Правильные, резко очерченные черты его смугло-оливкового лица дышали энергией. Густые черные волосы слегка завивались. Над изящно обрисованным ртом темнели маленькие усики. До тех пор пока взгляд его не встретился с моим, он казался мне необыкновенно привлекательным. Но в глазах его было что-то отталкивающее, хотя я и не могу определить, что именно. Они светились холодным, животным блеском. На щеке молодого человека виднелся небольшой шрам.

Одет он был в высшей степени элегантно. Костюм его состоял из темно-малинового фрака на шелковой подкладке, украшенного золотыми пуговицами, изящного жилета, черных брюк, белых полотняных туфель и модной парижской шляпы.

В наше время этот костюм нашли бы весьма экстравагантным. Но двадцать лет тому назад все новоорлеанские джентльмены носили по утрам такие костюмы. Разумеется, здесь идет речь только о зимнем сезоне. Летом сукно заменялось белым полотном, а цилиндр или фетровая шляпа дорогими панамами.

Я так подробно остановился на описании этого молодого человека потому, что он был типичным представителем того слоя новоорлеанского общества, к которому принадлежали по большей части лица французского и испанского происхождения, потомки разорившихся плантаторов и сыновья бежавших от революции мексиканцев.

Такие люди в Городе Полумесяца насчитывались легионами. Определенных доходов у них не было. Эти отважные авантюристы — слишком ленивые, чтобы работать, и слишком гордые, чтобы просить подаяния, — постоянно появлялись в ресторанах и на балах. Их охотно принимали в самом избранном обществе. В те времена «общество» Города Полумесяца не отличалось чрезмерной разборчивостью. Если костюм на госте сидел хорошо и на белье его не было ни пятнышка, хозяин дома никогда не интересовался тем, сколько задолжал этот гость портному или прачке.

Именно к такому типу людей принадлежал наш новый знакомый. Разумеется, это стало ясно мне только впоследствии. Но все же, не будучи хорошим физиономистом, я обратил внимание на его неприятный взгляд. Какой-то инстинкт говорил мне, что, несмотря на элегантный костюм и хорошие манеры, этот человек не вполне заслуживает название джентльмена.

Моему спутнику он понравился больше, чем мне. Правда, молодой ирландец выпил больше моего и, следовательно, был меньше склонен к наблюдениям. Когда я встал из-за стола, чтобы поговорить с одним из наших собутыльников, оба — ирландец и француз — стояли рядом, с бокалами шампанского в руках, и пили за здоровье друг друга.

Прошло десять минут. Вдруг до слуха моего донеслись слова, громко произнесенные моим приятелем:

— Да, сэр! Они исчезли. И клянусь Юпитером, это вы взяли их!

— Позвольте, сударь!

— Чего там позволять! Вы взяли мои часы!.. Вы украли их, сэр!

Француз разразился бешеной бранью, вслед за этим я услышал звук взводимого курка.

Мой приятель стоял у стойки, указывая пальцем на оборванную цепочку, болтавшуюся поверх его жилета. Как по жестам его, так и по только что произнесенным словам, я понял, что кто-то украл у него хронометр и что подозрения его падают на молодого щеголя.

Стоя между мною и ирландцем, француз смотрел прямо в лицо своему обвинителю. Я видел только его спину.

Сухое щелканье курка заставило меня подойти поближе.

Француз держал в правой руке пистолет, дуло которого было направлено прямо в голову моего спутника.

Совершенно растерявшийся молодой ирландец не делал ни малейшей попытки уклониться от выстрела.

Все это произошло в одно мгновение ока.

Побуждаемый инстинктом, я одним прыжком очутился подле француза и выхватил у него пистолет.

Не знаю, спас ли этим жизнь моего приятеля. Так или иначе, выстрела не последовало. Борьба, завязавшаяся между мною и новоорлеанцем, кончилась тем, что патрон выпал, а пистолет остался в моих руках.

Убедившись, что пистолет уже не может выстрелить, я вернул его владельцу. При этом я посоветовал ему быть впредь осторожнее и не хвататься так поспешно за оружие, в особенности в публичном месте.

— Проклятие! — воскликнул француз и затем добавил, обращаясь к моему спутнику: — Вы еще пожалеете о том, что осмелились нанести мне оскорбление!

— Ах, вы считаете, что я нанес вам оскорбление! — возмутился ирландец. (Так как ему было бы неприятно, если бы его настоящее имя стало известно, то я буду называть его Ке-зи.) — В таком случае я снова повторяю то, что сказал. У меня украли часы, их вытащили у меня из кармана. Вот, полюбуйтесь! — Ис этими словами Кези показал окружающим согнутое колечко от часов. — И это сделал он! Повторяю, вор не кто иной, как он!

Услышав снова это обвинение, француз буквально вышел из себя. Рука его снова потянулась было за пистолетом.

Но я внимательно следил за щеголем, намереваясь предупредить его: я видел, что Кези невменяем и нуждается в моей защите.