Сочинения в трех томах. Том 2

— Вот дубовая голова! — воскликнул Рубби, вдоволь нахохотавшись. — Пусть спит, если ему так хочется. Сдирай с него шляпу, Билли! Ведь не он нам нужен, а его сомбреро.

В голосе Рубби звучало явное раздражение: он не мог простить достойному рейнджеру прямолинейности, с которой тот исполнял долг часового.

Отчаявшись разбудить спящего, Гаррей бесцеремонно завладел его шляпой. Затем, захватив свечу из нашего запаса, Гаррей и Рубби, не говоря ни слова, удалились.

Довольствуясь слышанным, я воздержался от всяких расспросов. Рейнджеры мои не сумели подавить в себе любопытство, но трапперы лишь огрызнулись в ответ на их приставания.

Зная характер моих друзей, я понимал, что в такую решительную минуту они не потерпят постороннего вмешательства, и вполне доверился их опыту и чутью.

Трапперы пошли от мезы вправо, но я не сумею сказать, как долго они держались этого направления. Свечи они не зажигали и через двадцать — тридцать шагов исчезли во мраке за плотной завесой ливня.

Глава LX

СЛЕДЫ БЕЛОГО МУСТАНГА

Погадав о замыслах трапперов, солдаты снова улеглись. Они так измучились за день, что холод не помешал им уснуть.

Вскоре большинство солдат было разбужено выкриком Квакенбосса. Мирно храпевший под воркотню Гаррея, он раскрыл глаза, когда дождевые капли защекотали ему лысину.

— Где моя шляпа? — раздраженно спрашивал он, шаря по камням в поисках своего сокровища. — Где моя шляпа? Эй, вы, сонные олухи! Не видал ли кто моей шляпы?

Солдаты заворочались.

— Какая у вас была шляпа? — спросил один из них.

— Черная шляпа, хорошая. Мексиканское сомбреро.

— Вот как! Черная, говорите? Нет, не видал я черной шляпы.

— Чертов немец! Неужели он думает, что в такую темень можно отличить черную шляпу от белой? Ложитесь-ка поскорей спать! — огрызнулись соседи.

— Надоели мне ваши шутки! — обиделся Квакенбосс. — Я спрашиваю: где моя шляпа? Кто взял ее?

— Да была ли у него вообще шляпа? — усомнился какой-то солдат.

— Ветер унес его сомбреро! — послышалось из темноты.

— Скажите, мистер Квакенбосс, — вмешался канадец на ломаном англо-французском диалекте, — вы ищите вашу прелестную широкополую шляпу? Неужели она пропала? Какое несчастье! Уж не волки ли ее стянули? Может, они сожрали ваше сомбреро?

— Не морочьте мне голову, — рассердился Квакенбосс. — Болтливый французишка! Говорите прямо: вы взяли шляпу?

— Я? Вашу шутовскую шляпу? Разумеется, нет. Клянусь честью, я не трогал ее.

— А вам она случайно не попадалась, Стенфильд? — обратился наш ученый ботаник к охотнику из Кентукки.

— Черт побрал бы вашу шляпу! На что мне она? У меня есть своя, на чужое добро я не зарюсь.

— Может, она у вас, Билли Блэк?

— Нет! — отозвался Билли. — Я ношу только собственную шляпу, но она не черная. Впрочем, в такую ночь все может показаться черным.

— Я вам все объясню, приятель Квакенбосс: вы потеряли шляпу, когда скакали на своем знаменитом мустанге.

Солдаты расхохотались. В веселый хор диссонансом врывался визгливый голос Квакенбосса, который, не стесняясь выражениями, проклинал свою шляпу, а заодно и товарищей. Не отчаиваясь, он продолжал ощупью искать злополучное сомбреро, а солдаты дружно глумились над ним.

Приподнятое настроение отряда не заразило меня. Глаза мои были прикованы к блестящему пятнышку на небосводе, на которое Рубби указал Гаррею. Я успокаивался по мере того, как сияние становилось более ярким.

По-прежнему шел дождь, но на востоке завеса туч постепенно редела.

Если так будет продолжаться, то через несколько минут небо, как предсказывал Рубби, очистится, и луна засверкает во всей своей славе.

В этой мысли я черпал утешение.

Время от времени я окидывал взглядом прерию и прислушивался к шорохам, желая уловить голоса трапперов или их шаги, но ничего не слышал.

Я начал уже тревожиться, когда внезапно на равнине вспыхнул огонек. Он тотчас потух, но через мгновение появился на том же месте или, может быть, даже немного ближе к нам, мерцая в темном море кустарника, как одинокая звезда.

Несколько секунд огонек колебался, потом медленно поплыл, словно кто-то нес его, согнувшись.

В огоньке не было ничего таинственного.

Один только Квакенбосс ничего не понимал. Остальные солдаты, еще не спавшие, когда Рубби уходил с Гарреем, догадались, что это свечи, зажженные нашими друзьями трапперами.

Огонек то приближался, то отступал. Через короткие промежутки он менял направление, описывая причудливые дуги.

Между нами и трапперами в темноте блестела водная гладь — не то широкий пруд, не то большая лужа после ливня в прерии.

Огонек остановился; кто-то нас окликнул — все узнали любимое проклятие старого траппера, которым начиналась каждая его фраза.

Снова заколыхался огонек, быстро углубляясь в прерию.

Мы с интересом следили за маневрами разведчиков. Огонек удалялся, и товарищи мои предположили, что трапперы напали на потерянный след.

Подоспевший Гаррей подтвердил их догадку. Его стройная фигура вырисовывалась в тумане. Мы не видели его лица, но чутье нам подсказывало, что он принес хорошие новости.

Гаррей спокойно сказал: