— Преступник смог проникнуть сюда из-за очень плохой охраны, — сказал он, — если матушка Коралия и Я-Бон живы, то только благодаря чуду.
Калеки протестующе зароптали.
— Молчать! — крикнул капитан. — Вы плохо исполняли свои обязанности и вполне заслуживаете наказания. Но я вас прощаю при единственном условии, что вы в продолжение всего этого вечера, а потом и ночи, будете говорить о матушке Коралии, как об умершей.
— Но кому говорить, капитан? — воскликнул один из них. — Здесь же нет никого.
— Нет, есть, раз напали на матушку Коралию, и на Я-Бона. Или, может быть, это кто-нибудь из вас? Ну хорошо, хорошо, — успокоил он солдат. — Но говорить об этом вы должны не кому-нибудь, а разговаривать между собой. Помните, за вами следят, прислушиваются к каждому вашему слову… Так что вы и про себя должны решить, что матушка Коралия умерла. До завтрашнего дня она не выйдет из своей комнаты, а у нее вы будете дежурить по очереди. Остальные лягут… И, пожалуйста, чтобы в доме не было ни шума, ни хождений взад и вперед, полнейшая тишина.
— А что делать с Симоном, капитан?
— Заприте его в комнате. Преступники могут воспользоваться его беспомощностью и заставить открыть дверь и вообще сделать все, что угодно.
План Патриция был прост. Неизвестный открыл Коралии свои намерения — убить его, Патриция, сегодня ночью. Убежденный, что она умерла, он будет действовать свободнее, перестанет скрываться и таким образом легко попадет в расставленную ему ловушку… А пока капитан занялся Я-Боном.
Его рана действительно оказалась легкой. Перевязывая сенегальца, Бельваль попытался выяснить у него, что же произошло. Оказалось, что пока матушка Коралия, немного утомленная прогулкой, отдыхала, Я-Бон сидел на корточках у открытой двери ее комнаты. Оба не слышали ровно ничего подозрительного. Внезапно Я-Бон увидел в коридоре чью-то тень, и свет тотчас погас. Я-Бон не успел приподняться, как его ударили чем-то тяжелым по затылку, и он потерял сознание.
Капитан отметил про себя, что убийца пришел не со стороны вестибюля, а из той части дома, где были расположены комнаты прислуги. Оттуда вела лестница к кухонной двери, выходящей на улицу Раймон. Эту дверь Патриций нашел запертой, но, очевидно, тот, кто входил, имел ключ…
Вечер Бельваль провел у Коралии, а в девять часов отправился к себе. Его комната была прежде курительной Эссареца и располагалась в этом же крыле дома.
В ожидании нападения, которое, как предполагал капитан, произойдет не ранее полуночи, он сел за письменный стол, стоящий у стены, и стал записывать события вечера. Вести дневник в последнее время у него вошло в привычку.
Он писал минут сорок и уже собирался закрыть тетрадь, когда вдруг услышал какой-то шорох. Звук доносился со стороны окна.
Патриций продолжал сидеть и даже не повернул головы, так что со стороны никак нельзя было подумать, что он настороже. «Он здесь… Он смотрит на меня. Что он будет делать? Я не думаю, чтобы он разбил стекло и выстрелил в меня, как тогда. Очевидно, на этот раз он придумал что-нибудь другое, более эффективное… Наверное, он дождется, пока я лягу, надеется застать меня врасплох, среди сна… Странно, но мне даже доставляет удовольствие чувствовать на себе его взгляд… Я знаю, что он ненавидит меня, как и я его, и наша ненависть скрещивается, точно шпаги, ищущие места, куда ударить… Он смотрит на меня как на желанную добычу и не подозревает, что я думаю то же самое о нем. Он приготовил нож или красный шнурок, а у меня только две руки…»
Бельваль закрыл тетрадь и закурил, как делал это каждый вечер перед сном. Потом разделся, аккуратно повесил платье на спинку стула у кровати и лег, погасив свет.
«Вот теперь, — говорил он себе, — я наконец узнаю, что это за человек, преследующий нас с Коралией… Друг Эссареца? Но откуда такая ненависть к Коралии? Или он любит ее, если хочет удалить меня с ее пути?»
Прошел час, другой, но ничего не происходило. У бюро, правда, скрипнуло что-то, но возможно, это потрескивала старая мебель.
Патриций уже не надеялся, что что-нибудь произойдет. В глубине души он сознавал, что вся эта комедия с мнимой смертью Коралии не обманет его врага. Мало-помалу им овладела дремота, когда вдруг опять что-то треснуло у бюро. Бельваль вскочил с кровати, зажег свет и подошел к столу. Но в комнате все было в прежнем порядке.
— Нет, в эту ночь решительно ничего не произойдет! — воскликнул он. — И поэтому я могу спокойно лечь и заснуть.
Наутро, осматривая окно, капитан заметил, что по всему фасаду идет карниз, по которому очень удобно добраться до любого окна. Он осмотрел одну за другой все комнаты. У спальни Симона Бельваль остановился.
— Он не выходил отсюда? — спросил он у солдата, которому поручил сторожить комнату.
— Нет, капитан. По крайней мере, дверь мы ему не открывали.