Сочинения в трех томах. Том 2

Яков достал во внутреннем кармане своего жилета записную книжечку, перелистал ее и стал читать монотонным голосом, как читают рапорт:

— «Среда вечером. 7 часов 15 минут, Лионский вокзал. Жду этих господ, Гроньяра, Балу. Они являются с кем-то, кого я еще не знал. Но это во всяком случае не кто иной, как господин Николь. За десять франков достал блузу и фуражку рабочего. Поймал этих господ и передал от имени одной дамы, чтоб отправились в Монте-Карло. Потом сговорился по телефону со слугой из отеля Франклина, чтобы все телеграммы, как присылаемые его господину, так и отправляемые им, прочитывались слугой и, если нужно, перехватывались.

Четверг. Монте-Карло. Все трое рыщут по отелям.

Пятница. Наскоро объезжают мыс д'Эль, мыс Мартин. Господин Добрек сообщает по телефону распоряжение отослать их в Италию. Потому заставляю лакея из отеля Франклина отправить им телеграмму, назначающую им свиданье в Сан-Ремо.

Суббота. Сан-Ремо. Здание вокзала. За десять франков беру напрокат фуражку швейцара из «Амбассадер-Паласа». Приезд этих трех господ. Сталкиваемся. Сообщаю, что одна проезжающая, госпожа Мержи, велела передать, что едут в Геную, отель «Континенталь». Колебания Господин Николь хочет выйти. Его удерживают. Поезд отходит. Счастливого пути, господа! Через час сажусь в поезд, идущий во Францию, и выхожу в Ницце, где ожидаю новых приказаний».

Яков закрыл свою книжку и закончил чтение словами:

— Вот и все. Сегодняшний день будет записан только вечером.

— Вы можете его записать уже сейчас, Яков. «Полдень. Господин Добрек меня посылает заказать два спальных места в Париж. На поезд два сорок восемь. Пересылаю их господину Добреку с нарочным. Затем отправляюсь с поездом двенадцать пятьдесят восемь в Вентимилью, пограничную с Францией станцию, и целый день провожу на вокзале, следя за всеми прибывающими во Францию. Если бы господин Николь, Гроньяр и Балу возымели желание покинуть Италию и вернуться через Ниццу в Париж, я должен телеграфировать в полицию, что в поезде номер такой-то находятся Арсен Люпен и двое его товарищей».

Продолжая разговор, Добрек проводил Якова до двери, закрыл ее, щелкнул ключом, закрыл на задвижку и, подойдя к Клариссе, сказал:

— Теперь послушай меня, Кларисса…

На этот раз она не протестовала. Что можно поделать с таким могущественным, таким изобретательным, предусмотрительным до самых мелочей врагом, играющим со своими противниками с такой непринужденной легкостью? Если раньше она еще могла надеяться на вмешательство Люпена, то теперь, когда тот блуждал по Италии, это было невозможно.

Понятно теперь, почему три посланные ею в отель Франклин телеграммы остались без ответа. Во всем была видна рука Добрека. Он был всегда начеку, отделял ее от товарищей по борьбе и мало-помалу привел ее в эти четыре каменные стены. Она сознавала свое бессилие, свою полную зависимость от чудовища.

Надо было молчать и покоряться.

Он повторил со злобной радостью:

— Слушай, Кларисса. Ты должна непременно меня выслушать. Слушай хорошенько. Теперь полдень, а в два сорок восемь отходит последний поезд, ты слышишь, последний поезд, который может меня доставить в Париж еще во-время, чтобы спасти твоего сына. Все скорые поезда переполнены. Я вынужден выехать в два сорок восемь. Что же, ехать?

— Да.

— Спальные места для нас уже заказаны. Ты едешь со мной?

— Да.

— Тебе известны мои условия?

— Да.

— И ты согласна?

— Да.

— Ты будешь моей женой?

— Да.

Несчастная женщина отвечала в состоянии полного оцепенения, не пробуя даже вникать в смысл своих слов. Пусть он только уедет. Пусть только избавит Жильбера от плахи, этого кошмара, мучившего ее день и ночь. А потом… потом будь что будет.

Он рассмеялся.

— О, плутовка, сейчас ты готова на все, не правда ли? Самое главное — спасти Жильбера? А потом, когда по своей наивности Добрек предложит обвенчаться, не тут то было, от него отвернутся? Ну, однако, довольно пустых слов, обещаний, которых не исполняют… Перейдем к делу.

И, подсев совсем близко к ней, он ясно, раздельно произнес:

— Вот что я предлагаю, что должно быть… то будет… Я намерен просить, вернее требовать не помилования Жильбера, а отсрочки, отсрочки исполнения приговора на три-четыре недели. Уж там найдут какой-нибудь предлог. Меня это не касается. А когда госпожа Мержи переменит свое имя на имя Добрек, только тогда я буду хлопотать о помиловании, то есть о применении другой степени наказания. И будь спокойна, мне это удастся.

— Согласна… согласна… — пробормотала Кларисса.

Он снова засмеялся:

— Да, ты соглашаешься, потому что это произойдет через месяц, а к тому времени ты надеешься найти какой-нибудь выход, получить откуда-нибудь помощь, например, от Арсена Люпена.

— Клянусь головой моего сына.

— Головой твоего сына. Но, бедная моя крошка, ты готова пожертвовать собой за его жизнь?

— О да, — прошептала она, дрожа, — я с радостью продала бы свою душу…

Он прижался к ней и тихо сказал: