Сочинения в трех томах. Том 3

— Ну и придумано! — воскликнул Страйкер, до сих пор сохранявший молчание. — Видно, что мы проделали не мало делишек в таком роде. План Гомеца лучше всех, и я тоже кое-что подобное видывал в Австралии, где люди не так кровожадны. Предположив, что шкипер и знатный сеньор захотят сопротивляться, почему бы нам не связать их?

— Вот это верно! — воскликнул Девис, поддерживая Джека Страйкера. — Мой старый приятель в таких вопросах всегда судит правильно. Кроме того, дело представляется мне довольно-таки легким. Нам нужен товар, а другим, по-видимому, нужны девицы. Что же, по-моему, и то и другое добыть можно, и не прибегая к убийству.

— Вот что я вам скажу, — перебил его Гарри Блю. — Как я уже говорил, я против убийств и крови там, где это не вызвано крайней необходимостью. Ведь, в конце концов, если мы оставим их на судне связанными, как предлагает мистер Гомец, то они, наверное, и так потонут, а это избавит нас от неприятности замарать руки в крови.

— Правильно! — закричало несколько голосов. — Возьмем пример с австралийцев и, не отступая от их обычаев, свяжем капитана Лантанаса и дона Грегорио как можно крепче.

Предложение Гомеца было принято единогласно. Все было выяснено и решено. Оставалось назначить время действия и распределить между всеми «работу». Старшему штурману было поручено потопить судно с помощью Девиса, хорошо знавшего плотничье ремесло. На Велардо и Гернандеца была возложена забота о девушках, которых надо было привести в лодку, а на Гомеца — управление лодкой. Младший штурман был поставлен во главе тех, кто должен был захватить золото, а Страйкеру и французу было приказано связать несчастных приговоренных к смерти. Таким образом, план гнусного заговора был разработан до мелочей.

Глава XLII

ПЕРЕПУГАННЫЕ ДЕЛЬФИНЫ

Навстречу верной гибели по гладкой поверхности скользил, подняв свои паруса, барк «Кондор».

Гомец, как единственный матрос, хорошо знакомый с берегом, взял на себя обязанности рулевого. До земли не было и десяти миль: приходилось поэтому с большой осторожностью держать курс вдоль наружного края бурунов. Береговой бриз, впрочем, облегчал путь.

Горы все яснее обрисовывались по правому борту. Гомец старался их припомнить; благодаря яркому свету луны это ему удалось. Трудно было забыть оригинальные очертания двух вершин, посреди которых виднелась седлообразная впадина.

Да, он был уверен, что когда-то уже видел эти двуглавые горы. Однако, хотя они и служили явным признаком знакомой ему местности, ничто не указывало на возможность высадки; ясно было только то, что «Кондор» скоро войдет в большой залив, который врезывается в берег Верагуа.

По мере движения барка открылся вид на обширное пространство воды между берегами, образующее залив в несколько миль шириной.

Но войти туда не позволяли сплошной полосой пенившиеся гребни бурунов.

Пройдя мимо и продолжая держаться уже теперь близкого берега, барк оказался на траверсе относительно двух вершин. Их причудливые силуэты выделялись особенно резко на светлом горизонте, а луна над ними напоминала большую шарообразную лампу. С противоположной стороны, среди скал виднелось открытое пространство воды, и ее темная, невозмутимая поверхность составляла резкий контраст с белыми гребнями по бокам. Еще раз осмотрев местность, Гомец оставил руль и, поручив его датчанину, сам спустился на нижнюю палубу, где все уже были в сборе, чтобы приступить к делу. Страйкер и Ла Кросс запаслись веревками, чтобы связать обреченных, а Падилла и его помощники вооружились ломами, топорами и отмычками для взлома и вскрытия всех хранилищ.

Старший штурман стоял у грот-мачты с зажженным фонарем в руках. Рядом с ним Девис держал бурав, деревянный молот и долото. Они подошли к люку с очевидным намерением спуститься в трюм. Спрятав фонарь под полой своего широкого плаща, Гарри Блю скрывался в тени мачты, как бы стыдясь своего предательства.

Пока остальные были заняты своими делами и никто не мог его видеть, он подошел к противоположному борту барка и стал глядеть на море, причем лицо его, освещенное кротким светом луны, выражало чувства, не поддающиеся никаким описаниям. Никто из физиономистов, самых проницательных, не сумел бы разобраться в этом хаосе переживаний. Можно было только заметить, что самые различные ощущения сталкивались и боролись у него между собою, следуя друг за другом с той же быстротой, с какой меняется окраска у хамелеона. На его лице отражались то преступная алчность, то угрызения совести, то мрачная тень отчаяния. Чем более усиливалась темнота кругом, тем ближе подходил он к краю судна, сосредоточенно глядя на море, как будто стремясь в него погрузиться и этим путем избавиться от тяготевшего над ним бремени жизни.