Сочувствующий

И старые солдаты тоже? – спросила она, нимало не потрясенная. Конечно, подтвердил Сонни. Если бы они не спали, то как ухитрялись бы видеть сны? Я чуть было ему не ответил, но вовремя сообразил, что это вопрос риторический.

Миз Мори напутствовала меня поцелуем в щеку, а Сонни – рукопожатием. Он проводил меня до двери, и я скользнул меж прохладными простынями ночи в свою собственную постель, над которой уже сопел в забытьи Бон. Я закрыл глаза и через несколько минут тьмы отплыл на своем матрасе по черной реке в чужую страну, куда пускают без визы. Все ее призрачные обитатели и фантастические пейзажи оставили у меня в памяти лишь один роковой оттиск – образ места моего последнего отдыха, древнего хлопкового дерева, к чьей бугристой коре я прижался щекой. Я почти заснул в своем сне, но постепенно осознал, что узловатый нарост под моим ухом – это тоже ухо, твердое и корявое, с замшелым извилистым каналом, в котором застыл воск слуховых воспоминаний. Половина хлопкового дерева высилась над моей головой, другая, его невидимая корневая система, пряталась подо мной в земле, и, посмотрев вверх, я увидел не просто одно ухо, а множество ушей, выпирающих из коры на толстом стволе, сотни ушей, слышавших и слушающих недоступные мне голоса и звуки, и это зрелище было таким жутким, что меня вышвырнуло обратно в черную реку. Я проснулся, облитый потом, задыхаясь и сжимая ладонями виски. Только сбросив с себя мокрые простыни и заглянув под подушку, я смог если не унять дрожь, то хотя бы улечься снова. Ничего, что сердце по-прежнему долбило изнутри мою грудную клетку, как вошедший в раж барабанщик, – по крайней мере, моя постель не была усыпана ампутированными ушами.

Глава 14

Как правило, подрывные действия целенаправленны, но я готов признать, что иногда они бывают и случайными. Может быть, именно из-за того, что я поставил под сомнение мужество Сонни, он и выпустил статью, озаглавленную “Войне конец. Надо жить дальше”. Я увидел газету с этим заголовком через две недели после полевых учений, на командном пункте, который генерал устроил в своем магазине, – она лежала на его столе прямо посередине, придавленная для надежности степлером. Возможно, кого-то призыв Сонни и порадовал, но уж точно не генерала. Под заголовком была фотография митинга, организованного Братством в парке Вестминстера: ряды и колонны угрюмых ветеранов в коричневых рубашках и красных беретах, похожих на военную форму. На другом снимке штатские, в которых по одежде легко было признать беженцев, размахивали флажками и поднимали плакаты с лаконичными, как телеграммы, лозунгами политического протеста. “Хо Ши Мин = Гитлер!”, “Свободу нашему народу!”, “Спасибо, Америка!”. Подобная публикация вполне могла посеять в сердцах беженцев сомнения насчет того, стоит ли продолжать войну, и привести к ощутимому расколу в их среде; таким образом, задним числом я обнаружил, что, подначивая Сонни, добился неожиданного, но полезного результата.

Я сфотографировал статью своим “Миноксом”. За последние дни я неоднократно пускал его в ход, переснимая документы генерала – ко всем ним я имел доступ как его адъютант. Вернувшись с Филиппин, я сидел без работы, если не считать значительных по объему услуг, оказываемых мной генералу, Братству и Движению на безвозмездной основе. Распоряжения надо было записывать, бумаги – подшивать, совещания – созывать, листовки – сочинять, печатать и распространять, фотографии – делать и проявлять, интервью – планировать, доноров – находить, а письма, основной источник нужной мне информации, – сначала забирать и отправлять по адресу, а затем получать и читать прежде, чем отдать генералу. Мои фотографии отражали полную картину стратегической деятельности и боевых построений генерала, от роты здесь до батальона в Таиланде, от публичных сходок Братства до тайных маневров Движения, а также переписку генерала с его офицерами в тайских лагерях беженцев и в том числе с их предводителем, выброшенным на сушу адмиралом. Добывал я и копии выписок из банков, где генерал хранил скромные средства Движения – они складывались из небольших пожертвований членов нашей диаспоры, доходов от ресторана генеральши и взносов горстки респектабельных благотворительных организаций, стремящихся облегчить горькую участь беженцев и еще более горькую участь ветеранов.