Сочувствующий

На съемочной площадке все шло гладко до Рождества. К этому времени погода стала значительно прохладнее, хотя американцы по-прежнему жаловались, что чувствуют себя как под постоянным теплым душем. Большинство сцен, снятых до декабря, относились к разряду небоевых: сержант Беллами прибывает во Вьетнам, и у него из рук выхватывает фотоаппарат воришка на мотоцикле (этот эпизод снимали на площади ближайшего городка, закамуфлированной под центр Сайгона с помощью такси “рено”, плакатов с аутентичными надписями по-вьетнамски и крикливых уличных торговцев); капитана Шеймаса вызывают в том же городке в штаб, где генерал отчитывает его за донос на коррумпированного полковника АРВ и в наказание отправляет защищать деревушку; крестьяне в буколических сценах из сельской жизни сажают рис на залитых водой полях, а “зеленые береты” неутомимо управляют возведением укреплений; мрачный “зеленый берет” выцарапывает на своей каске “Я верю в Бога, а Бог – в напалм”; капитан Шеймас произносит вдохновляющую речь перед деревенскими ополченцами в рваных сандалиях и с ржавыми винтовками устаревшего образца; сержант Беллами проводит с теми же ополченцами военные занятия, обучая их стрелять по мишеням, ползать под колючей проволокой и устраивать Г-образные ночные засады; и наконец, между защитниками деревушки и невидимым Кингконгом происходят первые схватки, сводящиеся в основном к пальбе в темноту из единственной на всю деревню мортиры.

В мои обязанности входило объяснять членам массовки, где выдают костюмы и когда плестись на съемки; кроме того, я должен был следить, чтобы их кормили привычной едой, чтобы им еженедельно выплачивали их скудные доллары и чтобы на все предназначенные для них роли хватало людей. Большинство этих ролей подпадали под категорию местного жителя, то есть Возможно-невинного-но-может-быть-и-вьетконговца-которого-возможно-убьют-за-то-что-он-невинный-или-за-то-что-он-вьетконговец. Многие статисты уже хорошо знали эту роль и потому не нуждались в моей психологической подготовке к тому, что их взорвут, лишат конечностей или просто застрелят. Следующей по размеру категорией были солдаты Армии Республики Вьетнам, то бишь борцы за свободу. Их хотели играть все члены массовки мужского пола, даже несмотря на то, что с точки зрения американских военных это была категория Возможно-друга-но-может-быть-и-врага-которого-возможно-убьют-за-то-что-он-друг-или-за-то-что-враг. При немалом количестве ветеранов АРВ среди статистов я легко набирал исполнителей на эти роли. Самой хлопотной была категория партизана Национального освободительного фронта, презрительно именуемого вьетконгом, то есть Возможно-заблудшего-националиста-но-может-быть-и-ненавистного-красного-коммуниста-но-в-общем-какая-разница-так-что-мочи-его-(ее) – по-любому. Никто не хотел быть вьетконговцем, то бишь борцом за свободу, и даже притворяться таковым. Борцы за свободу из числа беженцев ненавидели этих других борцов за свободу с обескураживающей, хотя и понятной истовостью.

Как всегда, проблему решили деньги. После настоятельных убеждений с моей стороны Вайолет согласилась удвоить плату тем, кто будет изображать вьетконговцев, – стимул, побудивший этих борцов за свободу забыть, что играть других борцов за свободу еще недавно казалось совершенно неприемлемым. Доля их прежнего отвращения объяснялась тем, что кто-то из них должен был пытать Биня и насиловать его сестру. Мои отношения с Творцом сильно пострадали в связи с последней сценой, хотя он был уже и так недоволен моим заступничеством за статистов по части их жалованья. Понимая, что ничего хорошего ждать не стоит, я все-таки присел за его столик во время ланча накануне того дня, когда должны были снимать сцену изнасилования Ким Май, и поинтересовался, действительно ли это так уж необходимо. Вам не кажется, что это перебор? – спросил я. Маленькая порция шоковой терапии еще никогда не вредила зрителям, ответил он, направив на меня вилку. Иногда им полезно дать пинка по отсиженной заднице, чтобы они хоть что-нибудь почувствовали. Отхлестать, так сказать, по обеим щекам, и я не лицо имею в виду. Это война, а на войне иногда насилуют. И я обязан это показать, а не слушать всяких холуев.

Этот беспричинный выпад ошеломил меня – слово холуй

заиграло в моем мозгу всеми пронзительными красками уорхоловской картины. Я не холуй, наконец выговорил я. Он фыркнул. Разве не так ваши соотечественники называют тех, кто помогает белым людям вроде меня? Или вам больше нравится неудачник?