Софья Палеолог

С последним предложением, больше похожим на требование, Иван III (от своего лица и от лица супруги) обращался в Литву не раз. В 1497 году для очередной беседы об этом в Вильно был отправлен грек Николай («Микула») Ангелов с помощником Ивашкой Оксеновым «на своих конех». (Последняя подробность свидетельствует о немногочисленности посольства и его «частном» характере.) Николай Ангелов передавал Елене слова отца: «Приказывал есми к тебе и неодинова (не единожды. — Т. М.), чтобы еси била челом своему великому князю (Александру. — Т. М.) о церкви, да и о панех и паниях греческаго закона, чтобы тебе велен поставите церковь греческаго закона, да и панов и паней дал (вернул бы Елене право иметь православное окружение. —

Т. М.)…»^{790} Кроме подарков от каждого из членов великокняжеской семьи посланники привезли Елене тринадцать книг.^{791}

По всей видимости, это были книги, необходимые для совершения православной литургии.

Отказ Александра строить церковь и притеснение «панов и паней греческого закона» стали предлогом для начала в 1500 году новой войны с Литвой. Московский князь старался воздействовать на Александра и через дочь, регулярно посылал ей подарки и письма. В своих посланиях Иван III предупреждал Елену, что она лишится родительского благословения, если отринет православие. Впрочем, в грамотах Иван III не раз интересовался и ее здоровьем: «…и ты бы нам отказала… в чем твоя немочь, чем неможешь и как тебя нынечя Бог жалует».^{792}

Елена хорошо чувствовала грань между сохранением православия ею самой (в этом смысле она полностью выполнила заветы отца) и борьбой за права православных аристократов Литвы, чем она, конечно, не занималась. В 1501 году Александр был коронован польской короной. Елена же отказалась от коронации (хотя и именовала себя «королевой польской» в письмах на родину),^{793} ибо это подразумевало признание главенства папы римского над ее верой. И хотя с именем Елены связывают основание нескольких храмов и монастырей Вильнюса, о ее религиозно-политической деятельности фактически ничего неизвестно.

Многочисленные послы в Литву привозили ей по нескольку раз в год «поминки» (подарки) и грамоты и от матери. И то и другое носило чаще всего явно протокольный, а не личный характер. Почти все «письма» Софьи к дочери ни по структуре, ни по идеям не сильно отличались от писем Ивана III. В них великая княгиня Московская, вторя своему мужу, умоляла дочь, чтобы та хранила православие и была готова «до крови или до смерти о том пострадати».^{794}

Эти строки едва ли принадлежали самой Софье. Вероятно, ее личные, не зафиксированные источниками советы были иными. Несмотря на нелюбовь, которую испытывала к Софье значительная часть русской аристократии, ей удалось создать и на долгое время сохранить хорошие отношения с мужем. Она понимала, что значит повести себя тонко, не предав собственных убеждений и в то же время не всегда вызывая гнев инородного окружения. К тому же стремилась и Елена. Впрочем, литовские верхи всё равно возложили вину за военные действия на границе с Россией именно на нее. «Какъ деи она в Литву пришла, такъ все лихо деется, коли бы деи она того не хотела, николи бы деи того не было…»^{795}

Сколь созвучны эти слова тому, что писал о Софье в Москве Берсень Беклемишев! И всё же специалисты отмечают, что — несмотря на межгосударственные противоречия — личные отношения Елены с Александром оставались хорошими. Великая княгиня Литовская «овладела польским языком, поддерживала отношения с гуманистами… и (в целом. — Т. М.) была принята польско-литовским обществом».^{796} По всей видимости, в этом ей помогли наставления матери.

О том, что сохранившиеся памятники дипломатических связей с Литвой отразили преимущественно формальную сторону отношений Софьи с Еленой, говорит и то, какие именно подарки от матери в них упомянуты. Почти с каждым посольством Софья (как и Иван III) отправляла Елене по «корабельнику»^{797} — золотой монете-медали весом около 7 граммов. Иногда она передавала и соболей. Несмотря на особое отношение к золотым монетам в России той поры, сложно себе представить более «холодный» подарок. Конечно, особенности внутрисемейного быта конца XV века почти не отражены в источниках, но, надо полагать, Софья передавала дочери и более личные подарки. Среди них могли быть, например, предметы декоративно-прикладного искусства из ее золотошвейной мастерской, символически отсылающие к тем или иным событиям в жизни Елены или связанные с ее небесной покровительницей.