– Ну поговори со мной, милая. А не хочешь, на вот, скушай яблочко. Смотри какое наливное. Костюшка как узнал, что мы уезжаем, с посыльным целую корзину прислал…
«Костюшка прислал. Наверное, как извинение, что попрощаться не пришел. Он бы пришел, но, видать, не дали. Заперли, как и до этого случалось», – Стелла оторвала взгляд от хвойного леса, что сплошной стеной стоял вдоль дороги, взяла протянутое яблоко, но не откусила. Поднесла к носу, вдохнула аромат. Летний.
В памяти Стеллы всплыла первая их встреча. Сколько ей тогда было? Лет девять?
И до того события они не раз виделись: князь Вышегородский с сыном бывали во дворце по праздникам, и имение их находилось совсем рядом, так что приходилось сталкиваться. Но те встречи проходили как-то вскользь, смято, в них главенствовали настороженность девочки и смущение мальчика. И парой слов не перекинулись.
На дворе стояло позднее лето. В тот год оно было особенно милостивым: много солнечных дней, мало дождей. Яблоки уродились величиной с кулак кузнеца. Как раз за его домом и начинались те сады, куда Тилля с ватагой сверстников, чьи родители служили во дворце, повадились ходить на охоту.
Может кто-то и считал, что отселение в гостевой дом после «нападения» на мачеху было для царевны наказанием, на самом же деле он сильно ошибался. Стелла получила свободу, которой ей так не хватало в давящих стенах дворца. Она, с молчаливого попустительства няньки, сблизилась с детьми простых людей, которым строго настрого наказала называть себя не иначе, как Тилля и забыть, что она царевна. Поначалу детвора робела, но после первого же набега в чужой сад, когда все стремглав удирали от садовника, грозящего оттаскать за уши, приняла нового члена команды, потихоньку ставшего если не предводителем, то не последним членом команды по играм и всяческим затеям.
– Тилль, а мы сегодня пойдем грабить? – у дверей стоял босой мальчишка. Оборвавшаяся лямка болталась сзади словно хвост, вторая, сползая с плеча, едва справлялась со своей ролью, поэтому время от времени пацаненку приходилось подтягивать штаны.
– Не потеряешь? – царевна по-деловому осмотрела наряд «грабителя».
– Неа, – тот шмыгнул и локтем вытер нос.
– Смотри! Нам еще мешок яблок тащить.
– Когда это я подводил?
Оторвавшаяся лямка и стала причиной того, что грабителей садов «повязали». Она зацепилась за гвоздь в заборе и тело хозяина штанов надежно запечатало единственный выход.
Садовник не стал разбираться. Хворостины отведали и мальчики, и девочки, но, когда дело дошло до царевны, которая ничем не отличалась от остальных – была такая же чумазая и лохматая (попробуй-ка оставаться чистенькой, когда ты сидишь на дереве и набиваешь за пазуху добычу), в дело вмешался Барчук.
Сына князя Вышегородского так прозвали за полноту, не свойственную простым людям, и наличие кучи ворчливых теток и нянек, сопровождающих его всюду, несмотря на то, что он в свои восемь лет уже вышел из опекаемого возраста.
Царевна смотрела на приближающегося Барчука с ненавистью, поскольку он мог ее выдать, что сразу сделало бы ее неравной с теми, кто уже отведал хворостины и сейчас наматывал сопли на кулак.
– Та-а-ак, теперича твой черед, – садовник разворачивал очередного «грабителя» лицом к забору и сплевывал на руки, прежде чем стегануть пару раз по заднице. Тот сжимал зубы, чтобы не проронить ни звука: за годы дружбы выработался своеобразный кодекс чести: попался – молчи, не вой на всю деревню.
Стелла знала, что друзья не дают волю чувствам из-за нее. Не дай бог на крики сбегутся взрослые и опознают среди сорванцов царевну. Тогда прощай свобода.
А тут Барчук…
Но Костюшка Вышегородский, верно оценив обстановку, быстро снял курточку и встал возле царевны.
Хворостина замерла в воздухе.
– Эт как же? – крякнул удивленный садовник.
– Бей и меня! Это я разрешил им набрать яблоки!
Рука садовника медленно опустилась вниз. Его лицо пошло красными пятнами.
– А отчего же уходили не через главный вход? – старик быстро пришел в себя. Его прищуренный глаз засвидетельствовал сомнения в честности хозяйского сына.
– А разве так интересно?
Садовник почесал затылок. Хоть и многие годы отделяли его от детства, память услужливо подсунула видение, как будучи пацаненком, он через окно пробирался в дом, отламывал от свежеиспеченного каравая кусок и убегал, петляя словно заяц, под крики матери, бьющей его по спине полотенцем. «А через дверь и попросить?»
Но нет же. Так неинтересно. А вот украдкой, да так, чтобы все обмирало в животе от страха…
Больше ватага детворы в сады Вышегородских не наведывалась. И не потому, что Барчук стал своим, а своих не грабят, а потому, что стало неинтересно. Пропал кураж опасного приключения. Кто же полезет на дерево за просто так? Да и яблоки те были кислые, лишь телята их хорошо ели.
***
– Скажи, няня, почему ты отправилась со мной? Разве не должна навестить родных, которых видишь не так часто? Ведь я знаю, у тебя есть родная сестра.