Союз плуга и трезуба

И, однако, именно в Геническе его арестовала гетманская полиция. Случилось это ночью в простой рыбачьей хате, в которой Ковалевский уже прятался однажды в самом начале 1918 года от большевиков. В значительной мере гетман унаследовал дореволюционные полицейские кадры, хорошо ориентировавшиеся в дислокации секретных «схованок» разномастных революционеров. Они проверили старые «норы» Ковалевского и в одной из них обнаружили беглеца. С гордостью Ковалевский рассказывает, как за ним был прислан специальный салон-вагон, как по дороге чины полиции заботились о его пропитании, покупали ему папиросы и развлекали ненавязчивыми, но занимательными беседами о политическом положении, а потом отвезли в Старокиевский участок, где поместили «у великій просторій кімнаті».

Лукьяновка. Место встречи лучших людей

Естественно, никаких пыток и поджаривания на медленном огне. В конце июля Ковалевского перевели в Лукьяновскую тюрьму: «Мене прийняв той самий помічник начальника в'язниці Мальований, який був у 1914 році під час мого першого арешту. Мені дали ту саму камеру. З цікавістю оглядав я своє прізвище, вирізьблене на стіні п'ять років тому назад».

Николай І. Монумент ему еще стоял в 1918-м напротив Университета

Неподалеку некоторое время сидел Симон Петлюра. Каждый день полагалась получасовая прогулка. Как рассказывает Ковалевский, «на дозвіллі тюремного життя було нам, українцям, дуже цікаво провадити дискусії на актуальні теми і робити оцінку минулих революційних подій та шукати шляхів на будуче. Часто вдавалось мені розмовляти з Симоном Петлюрою, який змінив шаблю на перо публіциста… Ми всі були переконані, що гетьманщина не зможе утриматись, що новий революційний вибух змете опереткову державу». Но вскоре гетман выпустил «публициста Петлюру» на волю, и Ковалевскому пришлось беседовать в основном с двумя соседями по камере — моряками-черноморцами. Те упорно склоняли его перейти на большевистские позиции. Но министр-казнокрад упорно держался «самостийнической» идеологии.

Изредка подследственного допрашивали. Но дело о пяти миллионах тут же увяло. Прокурор Зубилевич пытался выяснить судьбу пропавших ассигнований на сельское хозяйство. Но Ковалевский сразу же отрезал, что суда не боится и даже с большим нетерпением ждет его, так как сам собирается утрясти с гетманом «одно финансовое дельце». Услышав это, Зубилевич, если верить мемуаристу-жулику, даже подскочил: «Какое дело?»

Цепной мост. Придавал киевским берегам неповторимое очарование

Тогда Ковалевский, шантажируя гетманский режим, заявил, что еще в декабре 1917 года, когда гетман был не гетманом, а всего лишь простым украинским генералом, он получил от Ковалевского 350 000 рублей на свое военное формирование, но отчета о потраченной сумме не предоставил. Зато расписка Скоропадского у Ковалевского имеется и спрятана в надежном месте у партийных товарищей. После этого шантажиста оставили в покое, а однажды, уже в октябре, в Лукьяновскую тюрьму приехал адъютант гетмана Сахно-Устимович и передал, что суда не будет вообще и что гетман просил передать, что «ничего плохого» с Ковалевским не случится. Финансовые шалости деятелей украинской революции из «непримиримых» лагерей переплелись так тесно, что воевать друг с другом им следовало с предельной осторожностью. Чтобы не пораниться самим.

Скоропадскии и Петлюра были связаны невидимыми нитями

Ковалевский спокойно досидел на Лукьяновке до самого прихода в Киев Петлюры 14 декабря 1918 года, жалуясь в основном на то, что персонал тюрьмы общается с ним по-русски (какой позор для независимой Украинской державы!), а охраняют его «офицеры-золотопАгонники». Министр так и писал это слово через «А», чтобы подчеркнуть свое призрение к ненавистному антиукраинскому режиму. Но приключения его показывают, почему и сам гетман живым и здоровым улизнул из Киева. Петлюровцы побоялись его трогать, ограничившись собачьим лаем в прессе. Все произошло точь-в-точь, как в Киеве в декабре 2004-го. Компромат слился в хитрых объятиях с другим компроматом. Очень по-украински.

Бомба для лучшего друга Украины