Союз сердец

— Не такая уж это шокирующая мысль, к ней можно привыкнуть, — самым будничным тоном произнесла Рита, словно подслушав ее сомнения. — Обдумай немного. Ведь тебя не беспокоит, что бы сказал об этом Леонидас?

Он, как знала Иви, остался бы доволен. Не в его характере было ревновать, или проявлять собственнические инстинкты, или лишать кого-то счастья. Если бы она смогла каким-то образом построить свою жизнь с его младшим братом, никто бы не обрадовался этому больше Леонидаса.

Но мешала ей не верность его памяти, а неспособность думать о Георгосе как о своем любимом. Она не представляла себе любви без влюбленности. Романтик в ней отвергал любой другой вариант, хотя она и признавала, что этот случай — особый. И это тоже казалось правильным.

— Прости, мне не хочется быть жестокой, — продолжала Рита с присущей ей практичностью, — но Леонидаса больше нет. Ты не можешь строить жизнь на одних воспоминаниях. И ребенка от них не заимеешь. Тебе нужен мужчина из плоти и крови. И едва ли ты найдешь плоть и кровь, оформленную лучше, чем Георгос.

Увидев, что она вздрогнула, Рита нахмурилась.

— Не может же у тебя вызывать отвращение мысль о том, чтобы лечь в постель с таким мужчиной?

— Не то чтобы отвращение, — дрожащим голосом призналась Иви, — просто я не уверена, что смогу. Я… была в постели с Леонидасом один-единственный раз, и не очень-то все прошло хорошо, хотя мы сильно любили друг друга. Но ведь я была девушкой.

— Бог ты мой! Я и не знала. Глядя на тебя, это не подумаешь, мне казалось, что до него у тебя были другие.

— Когда Леонидас меня приютил, мне исполнилось восемнадцать, — потрясенно возразила Иви. — В вопросах морали ее воспитывали очень строго, мать не раз внушала ей, что порядочная девушка не отдастся мужчине без сильной любви, а лучше всего — после свадьбы. — Мне и сейчас только двадцать, — добавила она.

— Ты выглядишь старше, — заметила Рита, переводя взгляд с лица Иви на ее грудь.

Иви покраснела, откровенный взгляд подруги смущал ее.

— Это материнское наследие, — бормотнула она. — Итальянские девушки созревают рано.

Рита сухо рассмеялась.

— Не стоит этого стесняться. Господи, да я бы отдала передний зуб за половину твоего бюста.

— А я бы отдала передний зуб, чтоб мой бюст был наполовину меньше, — так же сухо ответила Иви.

— Не глупи, большинству мужчин это нравится. А у тебя груди такие округлые и в то же время высокие. И нечего их стесняться. А свой первый опыт не бери во внимание. Женщины его предпочитают забыть. И потом, не думаю, чтобы… — Рита оборвала фразу, пробурчав что-то себе под нос, чего Иви не смогла разобрать. Когда она снова подняла на нее взгляд, тонкие ее губы раздвинулись в ободряющей улыбке: — И что ты думаешь делать?

— Не знаю, Рита, здесь есть над чем подумать.

— Спешить некуда. По-моему, Георгос никуда не собирается.

Иви же хотела, чтобы он все же собрался и куда-нибудь уехал прямо этим же вечером. После разговора с Ритой само присутствие Георгоса стало вдруг очень ощутимым физически. Несколько раз за время обеда она ловила себя на том, что разглядывает его. В частности, его руки и… губы. Вовсе они не такие уж тонкие, как думалось ей вначале. Очень хорошо очерчены, нижняя губа немного полней верхней.

Отправляя в рот кусок сырной запеканки, он вдруг поднял глаза и поймал на себе ее взгляд. Брови у него озадаченно сошлись на переносице. Долгое, немыслимо долгое мгновение они смотрели в глаза друг другу. Он хмурился все сильнее, она словно застыла, ужаснувшись, но завороженно слушая, как сердце выбивает чечетку.

— У меня из ушей дым пошел? — протянул Георгос.

И Эмилия, и Алис посмотрели на Иви, которая виновато покраснела.

— Да нет, конечно. Я просто думала…

— О чем? — не отступал он.

Она лихорадочно подыскивала, чтобы такое сказать.

— Я думала… я хотела попросить тебя купить елку.

— Она у нас уже есть, — ответил он сердито. — Разве ты не видела ту, серебряную, которую Эмилия поставила в гостиной?

— Да, но это совсем не то, что живая, — продолжала она, попавшись в ловушку собственной лжи. — Леонидас всегда говорил, что Рождество не Рождество без живой елки.

При упоминании имени Леонидаса установилась полная тишина, пока снова не заговорил Георгос:

— Хорошо, тогда непременно купим живую. Завтра с утра я это и сделаю.

Иви показалось, что в бодром его голосе она уловила печальную нотку, но его готовность сделать так, как делал брат, высекла искру жизни в его матери. Алис заявила, что этим же вечером сходит на чердак и принесет оттуда еще украшений.

— Там есть такие, которые мы не использовали с тех пор, как вы были еще детьми, — взволнованно проговорила она. — Помнишь, Леонидас всегда требовал, чтобы ему позволили водрузить ангела на макушку елки?

— Да, мама, — сказал Георгос, — помню.

— И мы распевали при этом рождественские песенки, — продолжала она с сияющими глазами. — Он был такой милый чуткий мальчик, — докончила она с тоскливым вздохом.