Читаем Сокамерник полностью

Сила инерции была не очень большой, но нож все-таки вошел в мое тело, и нестерпимая боль обожгла меня кипятком, однако я еще оставался в сознании и, взявшись обеими руками за рукоятку, стал давить на нее, чтобы костяное лезвие достигло цели.

Когда боль достигла совершенно невыносимого предела, вокруг меня все потемнело. Я решил, что теряю сознание, но это оказалась моя кровь, которая, скатываясь темно-красными шариками, стремительно заполняла пространство вокруг меня.

Шарики то сливались друг с другом, то распадались на множество более мелких пузырей, и мне показалось, будто это не шарики, а цифры, вот только чт? они означали — я так и не сумел понять.

А потом почему-то отключился свет и наступила мертвая тишина…


* * *

Я сидел в зале космопорта уже второй час.

О прибытии «челнока» КоТа диктор, естественно, не объявляла, но я заранее навел справки и знал, что нужный мне человек должен вот-вот появиться из двери, не обозначенной никакими табличками.

Когда это случилось, я встал и пошел к нему навстречу.

На нем был серый немодный костюм. Он шел, обильно потея, с трудом двигая ногами и уткнувшись взглядом в пол. И я понимал, почему. Мне тоже было трудновато идти — организм еще не до конца привык к земной силе тяжести. Врачи утверждали, что адаптация займет года три, не больше. Но мне почему-то казалось, что незримое бремя невесомости будет давить на меня до самой смерти.

— Здор?во, Митрич, — сказал я, останавливаясь перед человеком в сером.

Он поднял голову и вздрогнул, увидев меня:

— Это ты, Пицца?

— Ошибаешься, Митрич, — улыбнулся я. — Меня зовут Эдуард Валерьевич Краснов…

— Ну что ж, — усмехнулся он, — рад тебя видеть… Эдуард, мать твою… Значит, у тебя всё нормально?

— Полный ажур. Привыкаю понемногу к новой жизни…

— А сюда зачем явился? — вдруг нахмурился Митрич.

— Чтобы пожать тебе руку. Ты ж спас меня тогда, поведав следственной комиссии, как всё было на самом деле. Иначе меня бы сейчас здесь не было…

— Если ты думаешь, что я сделал это из любви к тебе, то сильно ошибаешься, — проворчал Митрич. — Просто этот мерзавец Пресняков уже достал весь персонал КоТа, а тут такой случай подвернулся от него избавиться…

— Понятно, — сказал я. — Ладно, это дело прошлое. И я кое-что хотел у тебя спросить. Как там поживает мой бывший сокамерник? Работает? Или так и сидит взаперти?

По лицу Митрича пробежала короткая судорога.

— Никак он не поживает, — глухо отозвался он. — Полгода назад его нашли в камере мертвым. Вскрытие показало — умер от кровоизлияния в мозг.

— Умер? — переспросил я. — Или…сам?..

— Кто его знает, — пожал плечами Митрич. — Он же взвалил на себя такую ношу, которую не дано вынести человеку.

— Жаль, — сказал я. — Знаешь, я тут занимался его делом, и оказалось, что он на самом деле никого не убивал. И вообще, всё было не так, как мне преподнес Кэп в фальшивом досье…

— Извини, но мне пора идти, — сказал Митрич. — Тяжеловато стоять. Будто какая-то зараза давит сверху…

— Да, конечно. Удачи тебе, — сказал я и проводил его взглядом до самого выхода.

А потом до меня дошло, что руки он мне так и не подал. Ни при встрече, ни на прощание…

2007 год
Перейти на страницу:

Все книги серии Рассказы

Похожие книги

Писательница
Писательница

Сергей Федорович Буданцев (1896—1940) — известный русский советский писатель, творчество которого высоко оценивал М. Горький. Участник революционных событий и гражданской войны, Буданцев стал известен благодаря роману «Мятеж» (позднее названному «Командарм»), посвященному эсеровскому мятежу в Астрахани. Вслед за этим выходит роман «Саранча» — о выборе пути агрономом-энтомологом, поставленным перед необходимостью определить: с кем ты? Со стяжателями, грабящими народное добро, а значит — с врагами Советской власти, или с большевиком Эффендиевым, разоблачившим шайку скрытых врагов, свивших гнездо на пограничном хлопкоочистительном пункте.Произведения Буданцева написаны в реалистической манере, автор ярко живописует детали быта, крупным планом изображая события революции и гражданской войны, социалистического строительства.

Алексей Владимирович Калинин , Влас Михайлович Дорошевич , Патриция Хайсмит , Сергей Федорович Буданцев , Сергей Фёдорович Буданцев

Проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Романы
Эссеистика
Эссеистика

Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература / Культурология / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное