Сохатый

— Рад век тебя слушать, батюшка, ваше благородие! только не проси меня об нем… — Он указал на несчастную жертву, лежавшую от страха без памяти.

— Вспоминаешь ли ты иногда о том страшном часе, который подкрадывается к нам нежданно и нечаянно и ставит нас прямо перед лицом бога?

Сохатый задумался и с диким стоном вскричал потом:

— Нет! никогда, никогда! но он — будет свидетелем, что не я тому виною!

— Несчастный! ты помнишь бедное благодеяние человека и забыл благодеяния божии… — Ужасная хула исторглась из нечестивых уст Сохатого; но он сам испугался слов своих, перекрестился и прибавил: "Господи! прости мои согрешения!"

— Итак, мне остается одно. Смертию несчастного моего сопутника ты погубишь меня!

— Тебя? нимало! Разве ты ответчик за то, что твоего товарища погубит кто-нибудь? А как погубит: изжарят ли, повесят ли, какое кому дело.

— Знай же, что он вез меня в Иркутск как человека, обвиняемого в ужасном преступлении, и если вы умертвите его, а меня отпустите — подозрение на меня утвердится еще более…

— Как, ваше благородие? Так и ты напроказил?

— Молчи! Я невинен, и это наказание божие несу с терпением. Но я никогда не осквернял души своей пороком…

— Так не тебя ли обвиняют в смерти попа, в старообрядческой деревне?

— Разве ты знаешь?

— Как же мне не знать? Но мог ли я думать, чтобы ты был этот офицер… Ну! делать нечего… — Сохатый остановился, сжал крепко кулак, ударил себя в лоб и подошел к бедному полицейскому офицеру.

— Эй ты, кислая шерсть! вставай: Сохатый говорит тебе!

К удивлению Флахсмана, сопутник его вскочил на ноги как встрепанный.

— Выменяй образ вот этого господина офицера: я — отпускаю тебя!

Со всею низкою подлостью полицейский повалился в ноги разбойнику. "Эдакий мерзавец! — вскричал Сохатый… — Утащите его в телегу, но не троньте ни волоса", — сказал он своим товарищам.

— Атаман! — так начал один разбойник. — Дай слово вымолвить: ты обещал его нам…

— Нельзя!

— Прости, а мы тебя не послушаем.

— Как? — заревел Сохатый, и — с одного удара кулаком, разбойник полетел с ног. Другие на смели противоречить.

— Теперь, ваше благородие, сметь ли вас попотчевать… Да, сегодня у нас постное; ведь сегодня пятница, а вы кушаете ли…

Флахсман не мог долее смотреть на отвратительную картину шайки разбойников. "Благодарю тебя, но если ты отпустишь нас, то вели отпустить немедленно…"

— Сей час будут готовы ваши лошади, — отвечал Сохатый. — Эх! мое небесное царство продолжалось недолго, недолго смотрел я на тебя, батюшка…

— Господин Сохатый! — сказал Флахсман. — Неужели ты столь мало видел доброго от людей, что маленькое сострадание мое так тебе памятно?

— От людей! Кого ты называешь людьми? Где ты видал их, ваше благородие? Ох! если бы ты знал да ведал… Было времячко, что на душе моей не было крови христианской, но люди втащили в тяготу греховную, — пусть же они и платят за вход мой в тьму кромешную; пусть же они, загородив мне дорогу даже в монастырь, где мог бы я выплакать себе спасение, рассчитываются со мною, за каждый день грешной жизни моей, слезами и кровью… Но я заговорился с тобой, ваше благородие, и забыл сказать, что я хочу спасти тебя от напраслины…

— Как? Ты?

— Да, я, Сохатый! Я знаю, чей был грех смерть этого попа, его убил старообрядец Филат Петров. Он с вечера спрятался в церковь, лег на место мертвеца и убил священника, а потом убежал из церкви. Завтра же схватят и повезут его мои ребята по Кругоморской дороге в Иркутск: тебе хочу я услужить; да и дело недоброе: за что, проклятый, погубил старика? Пусть бы из серебра, из золота… — Сохатый задумался и, помолчав несколько минут, сказал: "За все это полагаю я на тебя, ваше благородие, обязательство. Послушай: в эту зиму я ворочусь в Иркутский острог. Полно, будет с меня! Если ты вспомнишь мое добро, то вели захлестнуть меня с одного раза — не мучьте меня: одного только прошу!.. Да когда приведет тебя бог на святую Русь, отыщи там старика… Но, нет, нет! не отыскивай, не говори никому… Поезжай с богом!..

11

НЕОЖИДАННОСТЬ

Когда Флахсман увидел себя на большой столбовой дороге, днем, без всякой опасности; когда перед ним засветлели волны Байкала и забелели стены Посольского монастыря, он не верил глазам своим, чувствам своим: все событие казалось ему тяжким сном. Товарищ его, от испуга, сделался болен жестокою горячкою и остался в селении на берегу Байкала. Флахсман отправился на казенном гальоте. Противный ветер задержал их на Байкале. Казалось, что судьба преследовала Флахсмана повсюду. Наконец, переезд благополучно был совершен.

Флахсман немедленно явился к барону фон-Шперлингу.

Трусость, робость изображались на высокобаронском лице, когда Флахсман стал перед ним.

— Поздравляю вас, господин Флахсман! — сказал барон, идя к нему навстречу.

— С чем? — спросил Флахсман.

— С оправданием.

— Разве известно уже, что клевета, взведенная на меня, есть нелепость ужасная и неимоверная?

— Все известно. Вчера получили мы известие из Селенгинска, что убийца сам пришел и объявил о своем злодействе. Мне должно еще вручить вам бумагу: вот ваша отставка.

— Благодарю вас.