Сокол и Ласточка

Он плеснул на стол из своего стакана, и я с удовольствием подобрал несколько капель чудесного мартиникского напитка. М-м-м, как же я люблю это ощущение — по горлу словно стекает расплавленная бронза, отзываясь горячим звоном в пищеводе и благовестом в голове!

Ирландец засмеялся и налил мне ещё, а Летиция удивилась:

— Ты у меня пьянчужка, Клара?

Вовсе нет! Учитель говорил: «Мудрая сдержанность не означает отказа от радостей жизни».

Логан налил и новому знакомому, тоже самым любезным образом. Кажется, я ошибся, предположив, что наше появление чем-то раздосадовало этого весёлого человека.

— Люблю учёных молодых людей, — воскликнул он, обнимая Летицию за плечо. — Выпьем за знакомство?

— Выпьем. — С замечательной выдержкой она хлопнула Логана по спине и лихо выпила — слава богу, не до дна.

То, что она закашлялась, а на глазах выступили слёзы, вызвало у обоих штурманов взрыв хохота.

— Ничего, привыкнешь! — крикнул папаша Пом и тоже выпил. — Моряк без рома, что баба без румян! Верно, Гарри?

Рыжий штурман с достоинством заметил:

— Я тоже пользуюсь румянами. И пудрой. Уважающий себя джентльмен должен выглядеть прилично. Во всяком случае, на берегу, где столько хорошеньких женщин.

Он не шутил. Присмотревшись, я заметил, что его лоб неестественно бел, а щёки чересчур розовы. К тому же от мистера Логана исходил аромат фиалок — не совсем обычный запах для морского бродяги.

— Гарри по этой части мастак! — Кербиан восторженно покрутил головой. — Он мне тут начал рассказывать про ямайских мулаток — прямо слюни потекли. А Эпин у нас пока девственник! Ха-ха-ха!

— Я полагаю, это излечимо, — заметил ирландец. — Не правда ли, господин лекарь?

— О-хо-хо! — пуще прежнего закатился Пом. — Это он пошутил! Ты понял, малыш? А сам даже не улыбнулся! Мне нравится этот рыжий чертяка! Конечно, излечимо. Прямо сейчас мы тебя, Малыш, и вылечим. Тут самое подходящее место! В море баб нету. Хорошо туркам, у них, говорят, матросы с утра до вечера жарят друг дружку. А мы христиане, нам не положено! А-ха-ха!

Пока он веселился собственной шутке, которую Летиция, судя по озадаченному выражению лица, не совсем поняла, я думал, что нисколько не сожалею о физической любви, каковой никогда не знал и не узнаю. Чувственность затуманивает рассудок и сближает мыслящее существо со зверем, всё бытие которого сводится к двум желаниям: есть да спариваться. И умнейшему из людей, пока он молод, невозможно подняться над своей животностью. Даже католические монахи, дающие обет безбрачия, не избавлены от этой унизительной тяги. Они подавляют в себе инстинкт усилием воли, постом и молитвой, но это не означает, что искушение оставляет их в покое. Полная духовность и настоящая мудрость доступны человеку, лишь когда он достигает старости и освобождается от бремени страстей.

Мне легче, я птица. Когда, бывало, жар молодой крови бросался мне в голову, я находил избавление в полёте. Чем выше над землёй поднимали меня крылья, тем проще было выветрить дурман.

— Идём наверх, сынок! Папаша Пом угощает! — Старый штурман вскочил и потянул Летицию за собой.

— Благодарю, в другой раз… Нет-нет, ни за что! — отбивалась она.

Я хотел прийти девочке на помощь и клюнуть приставалу в локоть (есть там такая чувствительная точка, от укола в которую рука сразу немеет), но Кербиан и сам отстал. Он, в сущности, был добрый малый. Просто выпил лишнего и преисполнился душевной широты.

— Тогда ты, рыжий дьявол! Ты поставил мне выпивку, а папаша Пом быть в долгу не привык! Бери любую девку, какую пожелаешь. Угощаю! Или ты только на словах ходок?

Он покачнулся, а Логан с готовностью воскликнул:

— Чтоб я отказался от этого дела? Никогда и ни за что! Спасибо за предложение, приятель! Это щедро, по-штурмански!

Они обнялись и стали подниматься по лестнице, причём ирландцу пришлось поддерживать приятеля за талию — папаша Пом одолевал ступеньки с трудом.

«Ко мне, весёлые красотки!Гулять мы будем до утра-а!» —

запел он громовым голосом.

Второй дискантом подхватил:

«Я плыл три месяца из Рио,И мне развеяться пора!»

Летиция вздохнула с облегчением.

— Как утомительны моряки, Клара, — пожаловалась она. — Но нужно привыкать к их обществу. Как ты можешь пить эту отраву?

Осторожно она понюхала стакан, скривилась, пригубила.

— Неужели это можно вливать в себя добровольно?

Э, милая, подумал я, когда прохватит норд-ост да накатит тоска от пустых горизонтов, оценишь прелесть рома и ты.

— Куда та, старый пьяница? — раздался наверху голос с ирландским акцентом.

Я поднял голову и увидел, как по лестнице, с криком и ужасающим грохотом, чуть не кувырком катился старый штурман. Он пролетел, пересчитав все острые ступеньки, сверзся вниз и остался лежать неподвижный, безгласный. Наверху, растопырив руки, застыл обескураженный Логан.

Мгновение в зале было тихо. Потом все кинулись к упавшему.

Я взлетел на перила, чтобы заглянуть поверх голов.

Похоже, дело было дрянь. Кербиан разевал рот, но раздавалось лишь натужное кряхтение.