— Десять лет ты служил мне, Торн Фальконер, и, надо признать, служил хорошо. Ты непревзойденный солдат, тебе нет равных, но все, кто знает меня, знают и то, что именно твое мастерское обращение с охотничьими птицами — даже более мастерское, чем твое искусство в стрельбе из лука, в котором ты тоже не имеешь соперников, — сделало тебя столь незаменимым для меня.
— Слушайте, слушайте, — хором воскликнули Питер и Гай.
— Слишком незаменимым, — добавил Годфри немного более грустным голосом. — Да, я признаю это. И то, что я делаю сейчас, я должен был бы сделать много лет назад, но не делал по причине своей жадности. Я хотел видеть тебя здесь, в Харфорде, тренирующим моих птиц, а не в милях отсюда в твоем владении тренирующим своих.
Он вздохнул.
— Но время пришло. Помолвив моего мальчика Эдмонда с прелестной Мартиной Руанской, — он поклонился Мартине, которая поклонилась в ответ и с облегчением вздохнула, поняв, какой оборот принимает дело, — ты породнил мой род с родом королевы Алиеноры. Сослужив мне такую службу, ты заработал награду, лишить тебя которой было бы крайне несправедливо.
Годфри сделал знак слуге, который подошел к Торну и вручил ему что-то длинное, завернутое в пурпурный шелк.
— Разверни его, — приказал барон.
Торн развернул сверток, оказавшийся мечом в дорогих ножнах. Он вынул клинок, взявшись за усыпанную алмазами рукоятку.
Перекрывая восхищенные возгласы присутствующих, Годфри сказал:
— В эфесе этого меча заделан лоскут пеленальных одежд Господа нашего Иисуса Христа!
Возгласы усилились, переходя в одобрительные крики. Торн невозмутимо стоял посреди общего гвалта.
— А теперь о твоей земле.
Тишина воцарилась в зале. Все, включая Мартину, смотрели на Торна, который терпеливо ожидал продолжения речи. Казалось, происходящее не производит на него никакого впечатления, но побелевшие костяшки пальцев, сжимающих эфес меча, выдавали его напряжение.
Мартина вспомнила все, что было утром, его ласки, свою боль, волшебное чувство божественного единения, его тепло, и ей стало жарко. Она ощутила каждую клеточку своего тела, вновь переживая все восхитительные моменты их близости. И, несмотря на ноющую боль, которая еще усилилась из-за долгой поездки верхом, ей с непреодолимой силой захотелось вновь почувствовать его прикосновения, ощутить его внутри себя, быть с ним рядом, соединиться с ним в единое целое. Она вспомнила, как он выглядел, когда изогнулся над ней в момент наивысшего экстаза, будто большой английский лук, сгибаемый твердой рукой и звенящий от напряжения; как он стонал, вторгаясь в ее лоно… Неужели человек, который стоит сейчас перед ней, принимая награду за то, что помолвил ее с другим, и есть он?
— И как принято, сразу же после свадьбы, — продолжал Годфри, — я намерен выделить тебе земельные владения, дабы ты владел ими под моим покровительством; а именно те тридцать семь десятин угодий, что расположены к югу и западу от реки Харфорд, и на восток от камня, отделяющего мои владения от… — последующие слова потонули в реве одобрительных криков, что свидетельствовало о том, что присутствующие хорошо поняли, о каких именно угодьях шла речь, и оценили щедрость своего сюзерена.
Ошеломленный, Торн непроизвольно посмотрел на Мартину.
— Ты невероятно добр ко мне. Это исключительно щедрый дар, мой господин, — тихо промолвил он и сел на место.
— Ты заслужил его, — сказал Годфри. — А теперь, если моя дорогая Эструда соблаговолит подняться и предстать перед присутствующими, я с превеликой радостью…
Сияющая Эструда поднялась со своего места.
— …я с превеликой радостью в сердце сообщаю всем, что наконец свершилось то, чего я ожидал долгие годы, четырнадцать лет, если быть точным. Дорогие друзья и домочадцы, сообщаю вам счастливую весть — Эструда Фландрская, моя невестка, понесла под сердцем ребенка, моего наследника.
Радостный рев наполнил зал. Эструда поклонилась. На плечи Бернарда обрушился шквал дружеских хлопков.
— Ребенок! Ребенок! — вопила маленькая Эйлис, сидя на материнских коленях.
Одна только Клэр, похоже, не разделяла всеобщего ликования. Краснея, с дрожащим подбородком, она украдкой утирала жгучие слезы, искоса бросая мученические взгляды на мужа своей госпожи.
Сидящий рядом с Мартиной Райнульф так и застыл на месте с приоткрытым ртом.
— Торн!
Головы всех присутствующих повернулись в сторону сакса. Он сидел, выпрямившись, сжимая в правой руке меч, левая лежала на столе, рядом с тарелкой. Из глубокой раны на ладони текла кровь.
— Какой я неуклюжий, — сказал он сквозь зубы.
Мартина хотела было встать и подойти к нему, чтобы оказать помощь, но вскочившая быстрее Фильда удержала ее на месте. Служанка развязала свой передник и склонилась над саксом.
— Сидите спокойно, сэр Торн, — приказала она, когда он попытался подняться.
В его лице не было ни кровинки.
— Все в порядке, — прохрипел он.
Мартина старалась встретиться с ним взглядом, но он отводил от нее глаза.
Фильда обмотала передник вокруг его ладони. Торн поднялся из-за стола и пошел в сторону лестницы. Фильда бросилась за ним.
— Позвольте мне перевязать вас…