Сокол и огонь

Мартина закрыла глаза, и его рот накрыл ее губы. Торн на самом деле был очень осторожен. Поцелуй был теплый и удивительно нежный, будто прикосновение птичьего крылышка, одного, потом другого, и еще… и вот он полностью вобрал в себя ее нижнюю губу, и она, истомившаяся по ласкам, почувствовала восхитительное прикосновение упругого языка.

— Мартина, — шептал он, крепче сжимая ее в объятиях. Едва она выпростала руки, чтобы тоже обнять его, как дверь в конюшню заскрипела и на пороге возник брат Мэтью. Они резко отпрянули друг от друга, затаив дыхание.

Монах остановился в лучах солнечного света, падающего с улицы на устланный соломой пол.

— Не хотел мешать вам… я пришел только попрощаться.

— Нет, брат, вы не помешали, — поспешно сказала Мартина, отходя от Торна.

Мэтью, конечно, знал об их отношениях, ведь она сама ему рассказала. Но когда он знакомил ее с правилами поведения в монастыре, он напомнил ей, что она по-прежнему считается замужней женщиной и должна вести себя соответственно. И вот, не успев дать обещание, она уже нарушила его!

— Я… мы всего лишь…

— Вы всего лишь прощались, я понимаю, — тихо промолвил Мэтью.

Мартина кивнула, чувствуя себя очень неловко и, кажется, готова была расплакаться.

— Значит, увидимся весной, — проговорила она.

Торн грустно улыбнулся:

— Да, весной.

Мартина повернулась и вышла из конюшни. Слезы застилали глаза.

Глава 17

Мартина обмакнула гусиное перо в чернильницу и склонилась над небольшим листом пергамента, на котором она писала рецепт эликсира из вытяжки розмарина. Поселившись в монастыре Святого Дунстана, она начала писать медицинский трактат о лечебных свойствах растений — Herbarium Medlca, и это занятие отчасти скрашивало ей длинные зимние ночи, делая их если не одинокими, то хотя бы менее томительными. Ей запрещалось выходить за пределы гостевых покоев монастыря и видеться и разговаривать с кем-либо из его обитателей, за исключением настоятеля брата Мэтью и монастырского лекаря брата Поля. Все ее общество составляли лишь Фильда и несколько других прислужников, так что у нее было очень мало общения и избыток свободного времени, который она и решила занять написанием книги.

Келья была холодная. Натянутая на окно промасленная ткань плохо защищала помещение от ледяного январского ветра. Мэтью поставил в ее комнату небольшой столик с сиденьем — такими столиками пользовались монахи-переписчики, — и она работала за ним, поставив его, несмотря на жуткий холод, поближе к окну, чтобы лучше видеть. Закутавшись в плащ, Мартина старательно выводила аккуратным красивым почерком, которому ее научили монашенки, латинские слова, но получалось это с трудом, потому что пальцы коченели на пронизывающем келью сквозняке и плохо слушались ее.

И все же в этот зимний день, сидя за маленьким неудобным столиком, она упорно писала, стараясь сконцентрироваться на своей работе и не отвлекаться на доносившиеся со стороны замка Блэкберн звуки сражения.

Отложив перо, она приложила руки к мешочку с горячей золой, прикрепленному на поясе, согревая пальцы, и почувствовала, как приятное тепло поднимается по закоченевшим рукам к груди. Ей вспомнилось другое тепло, там, на предрассветном берегу реки, которое завладело тогда всем ее существом, пожирало ее огненными языками страсти.

Мартина подумала о Торне. Она не видела его уже три месяца, и его образ — голос, небесно-голубые глаза, улыбка и ямочки на щеках — неотступно преследовал ее.

Она спрятала лицо в ладонях и закрыла глаза. Интересно, Торн тоже там, среди воинов, осаждающих замок Блэкберн? Конечно, он должен быть среди них. Когда Невилль вернулся в Суссекс в канун праздника всех вятых во главе войска дикарей-наемников из Уэльса и захватил Блэкберн, объявив его своей законной вотчиной, Оливье созвал всех вассалов и тех, кто присягнул им на верность, чтобы изгнать Невилля оттуда и наказать. И, будучи самым опытным воином барона Годфри, Торн наверняка сейчас находится на переднем крае сражения. По словам брата Мэтью, он командует лучниками.

Осада замка шла уже несколько недель. Слабо разбираясь в реалиях войны, Мартина тревожно прислушивалась К отчетливо доносившимся в морозном воздухе звукам битвы — ржанию лошадей, звукам труб и барабанов, яростным крикам командиров и воплям раненых. Однажды Мартина услышала жуткие крики множества голосов и поежилась от охватившего ее страха. Вскоре после этого в монастырь на трех повозках привезли раненых людей лорда Оливье, которые, стеная от боли, рассказывали, что уэльсцы Невилля сбросили на атакующих град горящих кувшинов со смолой.

Брат Поль с помощниками ухаживали за ранеными, размещенными в монастырском лазарете. Мартина хорошо умела врачевать раны и знала об этом больше, чем монастырский лекарь, область познаний которого распространялась в основном на обычные, мирные болезни. Она неоднократно предлагала свою помощь, но каждый раз получала решительный отказ, потому что ей просто было запрещено заходить в ту часть монастыря, где находился лазарет. Брат Поль советовал ей лишь молиться за облегчение участи раненых солдат.