Сокол против кречета

— Ты снова в плену, урус, — заявил он без обиняков. — Только на этот раз не у меня, а у великого, могучего и непобедимого хана Бату, который так добр, что решил пригласить тебя на пир по случаю великой победы над Русью.

Святозар презрительно усмехнулся:

— Рано радуешься, вражина. Тот, кто может выпить чашу воды, пусть не хвалится, что ему под силу проглотить и реку. А с предателями я не пирую. Так и передай своему хану иуде.

Бурунчи не знал, кто или что такое иуда. Однако из уст пленника это слово прозвучало столь красноречивым плевком, что о его значении он тут же догадался. Злобно оскалившись, темник замахнулся ногой, но затем сдержал себя.

Повернувшись к своим спутникам, он коротко приказал:

— Взять его. — И, обращаясь к пленнику, ласково продолжил: — Если хан зовет на пир, то гостю надлежит повиноваться.

Об этом же сказал Святозару и сам Бату, когда связанного князя усадили подле него:

— Поверь, этим приглашением я ничем не умалил твоего достоинства, ибо здесь присутствуют только мои братья и племянники-чингизиды, а также темники и мой верный мудрый Субудай, с которым когда-то почел за честь скрестить сабли даже твой отец. Думаю, и Субудаю тоже приятно видеть перед собой сына человека, чьи люди некогда убили его единственного сына Урянхатая[43]. А вот ты забыл закон гостеприимства, гласящий, что приглашение хозяина священно.

— О каком гостеприимстве можно говорить, когда ты сидишь в моем доме?

— А вот тут ты ошибаешься, — усмехнулся Бату, ничуть не смутившись от дерзости пленника. — Это просто жизнь, где все течет и все меняется. Вода, текущая в реке, принадлежит этой реке, но если ты черпаешь из нее чашу, то, держа ее перед собой, можешь сказать: «Это моя вода». И шкурка лисы тоже принадлежит лисе. Но когда ты убиваешь зверька и шьешь себе из него шапку, то это уже не его шкурка, а твоя. Так и тут. Когда-то, год назад или месяц, даже еще вчера эта крепость была твоей. Но я убил твоих воинов и захватил ее. Выходит, теперь она моя. Что скажешь?

Святозар до крови прикусил нижнюю губу, чтобы сдержаться, и спокойно ответил:

— Ты прав. Ныне она твоя. Но все в жизни меняется. Когда сюда придут воины моего отца, Оренбург снова станет русским.

Бату улыбнулся:

— Глупец. Ты же видел несокрушимую мощь моих туменов. Твои люди стояли так долго, потому что я не пустил в ход главную силу, которая прошла бы сквозь них, как нож сквозь масло.

— Ты победил обманом, но больше он тебе не удастся, — возразил Святозар. — Что проку во взятом Оренбурге? Тебе не покорятся даже остальные крепости на Яике, а что уж говорить о самой Руси.

— Мне крепости, может, и не покорятся, но перед сыном самого каана Руси они все равно откроют свои ворота, — заметил Бату.

— Неужто ты думаешь, что я стану помогать тебе хоть словом?! — усмехнулся Святозар. — Скорее солнце взойдет завтра с другой стороны, чем я это сделаю.

— Мне жаль, — деланно опечалился Бату. — А ведь я просто хотел помочь тебе сесть на отцовское место. Извини, но, зная, как ты его боишься, мне пришлось подтолкнуть тебя к этому. Зато теперь, после твоего предательства, о котором он все равно скоро узнает, я развязал тебе руки. Это ведь первый раз предавать страшно и стыдно, а потом… — он махнул рукой.

— По-моему, ты связал мне руки, а не развязал их, — произнес Святозар.

— Как?! Они у тебя до сих пор спутаны?! — деланно изумился Бату и кивнул стражникам, молчаливо стоящим за спиной князя.

Повинуясь негласному приказу, один из них вытащил нож и мгновенно освободил князя от веревок.

Святозар с наслаждением размял запястья и поинтересовался:

— А ноги?

— Разве узлы мешают тебе сидеть? — усмехнулся Бату. — Да и мясо ты будешь брать не ногами, а руками. — И сознался: — Я должен убедиться, что ты не сделаешь ничего такого, что омрачило бы мой сегодняшний праздник. А чтобы ты не мерз, мои люди хорошо тебя закутают.

И тут же, повинуясь ханскому повелению, монголы, стоящие позади князя, помогли Святозару надеть новый яркий халат поверх разодранной нижней рубахи и плотно закутали его ноги чем-то вроде верблюжьего одеяла. Быстро и сноровисто проделав все это, они вновь выпрямились, сохраняя невозмутимый вид.

Князь огляделся по сторонам. Просторный зал главного здания крепости предназначался для проведения военных советов. Сюда же приходили с докладами разведчики, возвратившиеся из рейдов. Всего год назад на этом высоком резном стуле-троне восседал сам государь Константин Владимирович.

Ныне этот трон был единственным сохранившимся предметом мебели. Все остальное — большой стол, лавки и прочее — полыхало в печке, дверка которой так и болталась нараспашку.

Свой развеселый дастархан монголы устроили прямо на деревянном полу, доски которого пока еще уцелели, застелив его войлочными кошмами и дорогими коврами, которые снесли сюда отовсюду. Рядом со Святозаром лежал его любимый ковер красного цвета с искусными желто-синими узорами.

— Узнаешь? — расплылся Бату в улыбке, заметив взгляд князя, устремленный на этот ковер.

— Как не узнать, — сдержанно откликнулся Святозар. — Помнится, ты его сам мне подарил полтора года назад.