Соколы

Доставляют радость и пейзажи, созданные художниками Академии. Особенно выделяются работы декана живописного факультета Игоря Лапина своим затаенным торжественным лиризмом. Его пейзажи средне-русской природы, изумительные по цветовому настрою, насыщены божественной тишиной, покоем, умиротворением. Золотистые березы, глядящие в прозрачные заводи зеркало первого, еще тонкого льда таят в себе нечто сказочное, молитвенное, вечное. Как и его коллеги, Игорь Лапин многогранен. Его портреты полны мягкой теплоты и задушевности.

В этом очерке я не касаюсь творчества других одаренных мастеров Академии, таких, как Александр Устинович, Владимир Штейн, Юрий Сергеев, Дмитрий Слепушкин. Все они составляют не только творческое ядро академии, но и цвет современного русского реализма в живописи.

…Заочно с Ильей Сергеевичем Глазуновым мы были знакомы давно. Я знал его работы с 1957 г. по выставке в ЦДРИ, он читал нашумевший в свое время мой роман-памфлет «Тля». Личное знакомство состоялось в конце марта 1997 года на квартире художника. Там я встретил и выдающегося скульптора Анатолия Бичукова, с которым был знаком раньше. В Москве Анатолий Андреевич изваял два, на мой взгляд, очень удачных памятника: Сергею Есенину, установленный на Тверском бульваре, и у Трубной площади сотрудникам милиции, погибшим при исполнении служебного долга. В Академии Народный художник России Бичуков заведует кафедрой ваяния.

Был поздний вечерний час. Илья Сергеевич возвратился с деловой встречи, связанной с финансированием Академии. Разговор с государственным чиновником, видно, был нелегким, это чувствовалось по возбужденному состоянию знаменитого много курил — сигарету за сигаретой. На бледном лице, осененном возбужденными голубыми глазами, лежала печать усталости, которую он старался скрыть за оживленным разговором, веселой шуткой, озорной, остроумной прибауткой. Рассказывал, как трудно вести деловой разговор с чиновником, далеким от искусства и даже культуры. «Особенно, если чиновник к тому же и подлец, — рассказывал Илья Сергеевич. — Уж лучше дурак, чем подлец. С дураком проще: тому дал конфетку, он и рад, и доволен, и считай — дело сделано. С подлецом трудно. На то он и подлец, чтобы делать другим подлость».

Несмотря на усталость, художник возбужден, в нем клокочет огонь души, его энергия восхищает, как и эрудиция, которую он и не пытается скрывать. Он работает с увлечением, с жаром, на износ, совсем не думая о последствиях для своего здоровья. Для него теперь главное — его детище, Академия. На нее направлены все физические и духовные силы, организаторский талант. Трудно, ох как трудно удержаться на плаву, в адово время израильской оккупации, когда тонут крупнейшие предприятия и учреждения, наука, культура. А он и его, Академия держатся. Мне нравится его категоричность, даже резкость в оценке тех или иных явлений или личностей. Мы обсуждали широкий круг насущных проблем и вопросов. Меня радовало, что по большому счету, по глобальному вопросу— кто враг России, кто виновен в ее последней трагедии? — мы — единомышленники, как, впрочем, и по многим другим проблемам.

Мы говорили о пришельцах, выдающих себя за божьих избранников, и их верных лакеях русских по крови, но ненавидящих русский народ, разного рода иванов рыбкиных, михаилов ульяновых, викторов астафьевых и прочих солженицыных. Вспомнили их откровенно мерзкие слова: «На свете нет нации более презренной, более чуждой и ненужной, чем русский народ» (Солженицын). «Русский народ— вор, пьяница, дурак, матерщинник… неразвитый народ… отсталый народ» (В Астафьев).

Мы говорили о монархии и православии, о роли русской православной церкви в духовном возрождении России, о разрушительных деяниях экуменизма, который исповедует Священный Синод и сам Патриарх, об иудаистских «агентах влияния», проникнувших в православие. Вспомнили при этом Глеба Якунина и Александра Меня. Говорили о сектантах, заполонивших страну, об их зло вредной деятельности, которую правительство не пресекает, а Дума не спешит принять соответствующий закон.

Глазунов — убежденный монархист и глубоко верующий христианин. Монархические и православные пристрастия явно выражаются в его личном творчестве и в творчестве его учеников. Виктор Шилов говорит: «Каждый человек должен быть верующим. Художник — истово верующим. Вера, которая не знает расстояний, объединяет людей. Преображая мир, она преображает нас, живущих в нем».

С Глазуновым можно спорить, соглашаться или не соглашаться, его точку зрения можно не принимать, но нельзя не уважать его убеждения, в которых он тверд и непоколебим. Например, я не вижу в России перспектив для монархии, но спорить с Глазуновым по этой проблеме не собираюсь. Так же и в отношении отдельных лиц. Илья Сергеевич не приемлет Павла Корина и Аркадия Пластова — очень разных, непохожих друг на друга, выдающихся русских живописцев. У Глазунова к ним не столько профессиональные, сколько «личностные», гражданские претензии.