Соколы

Сейчас в моей памяти, как живой, другой поэт из Радонежья, мой большой друг Геннадий Серебряков, которого мы похоронили совсем недавно. Смерть его была так же неожиданна, как и Кобзева. Красавец, молодой, — ему не было еще шестидесяти — он покорял своим светлым, солнечным талантом, жаром патриотизма. Формально он не болел никакими болезнями, ни на что не жаловался. Его угнетала всенародная боль за Россию, оккупированную сионистской нечистью, за народ, поставленный на грань вымирания. И он, талантливый русский поэт, не доживший до пенсионного возраста, был лишен средств к существованию, потому что в условиях дикого рынка стихи оказались ненужным товаром. Автор великолепного романа «Денис Давыдов», он работал над новым романом о Лейбе Троцком, не имея никаких шансов на его публикацию. Он внимательно следил за текущими событиями, все беды страны принимал близко к сердцу, и эта боль постепенно капля за каплей копилась в легко ранимом сердце поэта, как вдруг, не выдержав предела возможного, разорвалось. Он умер, как солдат, сраженный вражеской пулей во время атаки. Он был настоящим солдатом в этой чудовищной войне, вызванной горбачевской «перестройкой» и ельцинскими реформами. Сын партизанского командира из Брянских лесов, он во всем своем творчестве был верен отцовским заветам. Тонкий лирик («Разговоры, разговоры, сердце к сердцу тянется. Разговоры стихнут скоро, а любовь останется». Это его слова популярной песни!), он часто обращается к истокам нашего Отечества, к героическому прошлому, начиная с поля Куликова и кончая Великой Отечественной, он смотрит на историю сквозь призму современности. У него много таких стихов, как «Довоенная песня»:

Фронтовики сидели, выпивалиИ глухо говорили о былом.Вдруг кто-то встал, и звякнули медали.«Гремя огнем, сверкая блеском стали…»И песню подхватили за столом.Былое: этой песней величали,Ей возвращая прежние права.Сурово и уверенно звучали

Простые и весомые слова.Лукаво эту песню подправляли.Мол нашим дням в ней что-то невпопад…«Гремя огнем, сверкая блеском стали…»— Так и звучит, как много лет назад.

Какой нежной, трогательной любовью согрето все его творчество, как и светлая, солнечная лирика, так и мужественный богатырский эпос, в который вошли поэмы «Огонь Двенадцатого года», «Генерал Ермолов», «Гвардейское каре», «Барклай-де-Толли», «Плач о Поклонной горе», «В Бородинском музее». Для него Отечество, Россия были смыслом жизни, святыней, без которой он не мыслил себя.

Речушка, бережок в смородине.И снова пахотная Русь..Все больше думаю о Родине.

Все меньше о себе пекусь.

С каким презрением и ненавистью клеймил он недругов нашей страны, разного рода русскоязычных внутренних эмигрантов.

Ничто не проходит бесследно —Ни подлость, ни трусость, ни ложь.Пусть ты еще смотришь победноИ весел еще… Ну и что ж?Красуешься в блеске регалий,Лучистым довольством объят, —Страшней, чем цианистый калий

Тобою отведанный яд.Уверовав, что неподсуденВ деяньях своих никому,Но зло, причиненное людям,Смертельно тебе самому…

Эти и им подобные строки сами застревали в памяти, их хотелось читать на встречах с друзьями, они поднимали дух, вселяли веру и надежду. Он мужественно бичевал брежневский морализм и окружающую трухлявого «маршала»-полковника мафиозную свиту.

И вот они дорвались, соколы,До тех высот, где ангелы поют.И ордена и звания высокие

Спеша друг другу шумно раздают.Они увиты гимнами и маршами,Сияньем высших воинских наград,И боевые старые фельдмаршалыПри них навытяжку стоят.Домашними любуются муарамиИ корешками непрочтенных книгИ плачут над своими мемуарами,Поспешно сочиненными за них.