Сократ

Сократа, он пишет: "По справедливости две вещи надо было бы отнести на счет Сократа — индуктивные рассуждения и образование общих определений". Отмечая, что Сократ в отличие от Платона не дошел до признания идей как самостоятельных сущностей, Стагирит продолжает: "Но только Сократ общим сторонам (вещи) не приписывал обособленного существования" (Аристотель. Метафизика, XIII, 4, 1078 Ь, 30). Иначе говоря, учение Платона об идеях возникло не сразу, оно было подготовлено сократовским установлением общих определений. Из сообщения Аристотеля следует также, что философия Сократа является промежуточной (переходной) ступенью между учениями софистов и Платона, служит своего рода связующим звеном между ними. Наконец, свидетельство Аристотеля корректно «вписывается» в общественно-историческую ситуацию переходного периода, то есть вполне адекватно отражает обстановку, сложившуюся в эпоху Сократа.

Казалось бы, нет веских оснований сомневаться в достоверности свидетельств Аристотеля о Сократе. Что же в таком случае смущает сторонников «легендарности» Сократа в свидетельствах Стагирита? По мнению И. Д. Рожанского, "спорным представляется и свидетельство Аристотеля о том, что Сократ был первым философом, начавшим устанавливать общие определения. Сам Аристотель тут же оговаривается, что в физике общие определения начал давать Демокрит, а еще раньше — пифагорейцы… Указанное замечание Аристотеля отнюдь не было основано на изучении высказываний самого Сократа (ибо точно зафиксированных высказываний этого человека, видимо, вообще никогда не существовало), но имело своим источником некоторые произведения так называемой сократической

29

литературы, создававшейся уже после смерти Сократа" (39, 78). (Разрядка наша. — Ф. К.)

Однако у Аристотеля сказано: "С другой стороны, Сократ занимался вопросом о нравственных добродетелях и впервые пытался устанавливать в их области общие определения (из физиков только Демокрит слегка подошел к этому)… Между тем Сократ правомерно искал существо (вещи), так как он стремился делать логические умозаключения, а началом для умозаключений является существо вещи" (Аристотель. Метафизика, XIII, 4, 1078 Ь, 17–25).

Налицо явная неточность: суть высказываний Стагирита, как мы видим, не просто в том, что и до Сократа были философы, которые пытались дать общие определения, но в том, что именно Сократ первым сделал определение необходимой и существенной чертой философского мышления, попытавшись установить "существо вещи" через ее определение, то есть стремился рассуждать посредством такого умозаключения, «началом» которого является "существо вещи". Что же касается Демокрита, то он, по словам Аристотеля, был более ранним мыслителем, который «слегка» (mikron) подошел к установлению этих определений.

Вызывает недоумение и утверждение о том, что Аристотель не располагал никакой иной информацией о Сократе, кроме сочинений сторонников и последователей Сократа. Допустим, что это так. Но в таком случае с неизбежностью возникает вопрос: каким образом он сумел столь отчетливо отделить учение Сократа от учения Платона? Как известно, Аристотель, находясь в течение 20 лет в академии Платона, общался с самим Платоном и другими членами академии. Вполне естественно,

30

что он имел возможность пользоваться более достоверным источником информации о Сократе, чем авторы сократической литературы. Мы уже не говорим о независимом и критическом образе мышления Стагирита.

Все это, разумеется, не означает, что сообщения Аристотеля о Сократе должны приниматься на веру, некритически. Но это уже другой вопрос. Заметим лишь в данной связи, что свидетельства Аристотеля, освобожденные от некоторых преувеличений (например, выдвижения на первый план метода Сократа), вполне заслуживают доверия и представляют собой один из наиболее важных источников наших сведений о Сократе. С некоторыми оговорками исторически верным является также определение Аристотелем места Сократа в истории доаристотелевской философии (о чем уже было сказано выше). Если же, следуя О. Гигону и И. Д. Рожанскому, игнорировать свидетельства Аристотеля и исключать учение Сократа из истории греческой философии, то придется таким образом совершить "большой скачок" от софистов к Платону, к его теории идей, то есть к тому, что во многих отношениях явилось неизбежным следствием сократовского поиска «всеобщего» (всеобщих определений). В таком случае придется признать как истинное и такое утверждение И. Д. Рожанского, как: "Если рассматривать историю древнегреческой философии не как последовательность кем-то канонизированных имен, а как закономерную эволюцию идей, то можно вообще обойтись без Сократа" (39, 78).

Действительно, если "закономерную эволюцию идей" исследовать вне связи с общественно-историческими условиями и духовной атмосферой, сложившимися в

31